Отец приступил к работе над романом в 1938 году, продолжая ее при первой возможности и во время войны, и закончил его в 1948 году. «Вечерний звон» вышел отдельной книгой внушительного объема (приблизительно 700 страниц) в 1949 году в издательстве «Молодая гвардия». Многих читателей роман захватил, и более того – в чем-то поразил. Возможно, правдивостью описания сельской жизни. Возможно, широтой эпического полотна. Возможно, прикосновением к совершенно запретной в те годы теме. Известно, что в советское время было жесткое табу, категорически запрещавшее касаться как в литературе, так и в любом другом виде искусства личности последнего царя Николая II, как и членов его семьи. И вот запрет этот нарушается. При этом писатель старается вырваться из плена советских стереотипов о «Николае Кровавом» и подойти к этому образу с обычными человеческими мерками...
Я была знакома с несколькими людьми из нашего окружения, которые высоко ставили художественные достоинства романа «Вечерний звон», – среди них могу назвать таких интеллектуалов, как Борис Слуцкий и академик Исаак Константинович Кикоин.
* * *
Между тем за кулисами литературной жизни происходили драматические события, которые самым печальным образом могли повлиять на жизнь моего отца.
В 1937 году творческая бригада МХАТа вместе с моей мамой и отцом выезжала накануне постановки пьесы «Земля», написанной по мотивам романа «Одиночество», на Тамбовщину для сбора материала. Немирович-Данченко, постановщик пьесы, требовал достоверности всех реалий местности – в обликах природы, убранстве жилищ, одежде, утвари и прочих приметах деревенской жизни. Известно, что отец во время этой поездки встречался с П.И. Сторожевым – живым прототипом литературного образа того самого главного героя романа, который выступает в нем под своей исконной фамилией. Именно с ними, с недобитыми собственниками, землевладельцами, Сталин призывал бороться вплоть до их физического уничтожения. После разгрома восстания Сторожев отсидел в лагере свои пять лет и вернулся на родину, однако в злосчастном 37-м году, когда ранее репрессированных повально забирали по второму кругу, он вновь оказался под следствием. На допросах П.И. Сторожев держался с исключительным достоинством:
«Вопрос: Причины, побудившие вас к вступлению в банду Антонова и проведению активной борьбы с Советской властью.
Ответ: Причиной к вступлению меня в банду Антонова послужило то обстоятельство, что я, будучи кандидатом РКП(б) и членом Лазовского волисполкома, а затем председателем Грязнухинского сельсовета, был не согласен с политикой и проведением продразверстки, я считал, что она сильно бьет по имущей части крестьян села, т.к. у них забирали все запасы хлеба. А это грозило голодом в деревне и вызывало у них злобу и ненависть к советской власти. С такой политикой я был в корне не согласен и считал, что коммунисты разоряют крестьян, они варвары. Из этого я сделал (вывод), что я должен быть на стороне этой части крестьянства, т.е. кулачества, и бороться всеми мерами с «произволом» коммунистов...»
(Показания обвиняемого Сторожева П.И., 4 августа 1937 г. Сборник документов «Антоновщина», Тамбов, 1994 г., стр. 290.)
И далее:
«Вопрос: Как давно вы знакомы с Николаем Вирта?
Ответ: Я знаю, что Николай Вирта происходит из с. Лазовка Токаревского района, его отец священник, расстрелян красными за контрреволюционную деятельность. С Николаем Вирта впервые встретился в первых числах июля месяца 1937 г. в селе Сампур, куда он приезжал. При встрече Вирта дал мне 100 рублей для оплаты штрафа за утерянный паспорт».
(Протокол допроса Сторожева П.И., 11 августа 1937 г., Сборник документов «Антоновщина», Тамбов, 1994 г., стр. 291.)
И в заключение всей этой истории приведу еще один документ из того же сборника.
«Выписка из протокола заседания тройки УНКВД по Тамбовской области о вынесении высшей меры наказания Сторожеву П.И., 11 декабря 1937 г.
Постановили: Сторожева Петра Ивановича – расстрелять. Лично принадлежащее ему имущество – конфисковать. Дело сдать в архив.
Секретарь тройки (подпись неразборчива)» (стр. 292).
* * *
Прошлое грозной тенью стояло за спиной отца. Понятно, что советский человек, обремененный подобной «родословной» и уличенный в связях с «контрреволюционным охвостьем», должен был сидеть тихо, затаившись в своем углу.
* * *
Но отец еще не был сломлен.
В 1938 году в Севастополе, где он тогда служил, с группой офицеров ВМФ был арестован мой дядя Дмитрий Иванович Лебедев, брат моей мамы, младший штурманский офицер с крейсера «Червона Украина». Им инкриминировали создание заговора, имевшего целью убийство товарища И.В. Сталина.
Отец бросился его спасать. Добился приема у наркома ВМФ СССР Николая Германовича Кузнецова – доказывал полную безосновательность обвинения и получил поддержку и понимание наркома. Николай Германович решил отстоять моряков, своим огромным авторитетом надавил на какие-то скрытые от наших взоров педали, и дядя Митя, хотя и не такой, каким он был до ареста, и с поражением в правах, но все-таки живой, через какое-то время был выпущен из тюрьмы с формулировкой «за отсутствием улик».
Несмотря на то, что обвинение с него было снято, карьера дяди Мити была безнадежно загублена. Начальство ему категорически не доверяло. Во время войны он ходил на каком-то буксире по акватории Каспия, потом был переведен в Ленинград, где преподавал навигацию в высших военно-морских учебных заведениях. Он выпустил два солидных пособия по мореходству, пользовался неизменной любовью курсантов и всех, кто с ним рядом работал. Однако никакие личные качества ему не помогали – повышение в звании ему не светило, к тому же пребывание в тюрьме не прошло бесследно для его здоровья – он безвременно умер от сердечного приступа в 54 года.
* * *
Пока еще отец был преисполнен веры в лучшее будущее.
После того как 1938 году был снят со своего поста нарком внутренних дел Н. Ежов, «кровавый карлик», и на его место поставлен Л. Берия, интеллигенция находилась в плену очередных иллюзий и надежд на смягчение режима. В этот период короткой передышки Н. Вирта в 1939 году создает пьесу «Клевета, или Безумные дни Антона Ивановича», названную им намеренно комедией, чтобы иметь право на благополучный финал. На самом деле в пьесе воссоздается картина удушающей атмосферы подозрительности и страха, повсеместно царившие в то время в стране, когда и «полразговорца» было достаточно для поступления доноса в вышестоящие инстанции, всегда готовые принять соответствующие меры. Герой пьесы Антон Иванович Проскуровский, служащий госучреждения, ни с того ни с сего оказывается в центре сплетен, наговоров, нелепых домыслов, и сам не знает, в чем себя винить.
«Подушко: Нет, все же была ошибка, роковая ошибка, Антон Иванович!
Не надо было ездить за границу. Не следовало. Вот, например, я. Проси не проси – не поеду. Начитался, знаете, этих самых «коварных методов» и просто в ужасе. Учительнице иностранного языка отказал: кто ее знает, зачем она ко мне ходит...
