“Пытаюсь сделать устройство, – сказал я, – которое мы могли бы имплантировать каждой обезьяне, чтобы оно посылало радиосигнал для идентификации особи. Тогда мы могли бы посадить всех обезьян в одну большую клетку, а в одном ее углу поставить платформу для тестирования. Когда обезьяна залезет на нее, компьютер распознает, что это за особь, и верно рассортирует данные”. Или что-то в этом роде.
Фейнман наморщил лоб и сказал: “Предлагаю систему попроще. Давайте им разное количество еды, чтобы они отличались друг от друга по массе. Когда обезьяна окажется на платформе для тестирования, с помощью весов определите, какое животное перед вами, и используйте это как способ отслеживания данных. Никаких хитрых радиопередатчиков, никаких операций по имплантации”. Он улыбнулся, подмигнул и вышел. Я оторопел, но скоро вернулся к работе. Спустя несколько минут в лабораторию вошел Сперри, как он это часто делал. Я пересказал ему разговор с Фейнманом, мы немного поболтали, и он ушел.
Минут через тридцать Сперри вернулся. И сказал: “Не сработает”. Я не понял, о чем речь, и спросил: “Что не сработает?” “Идея Фейнмана, – ответил он. – Животные же не станут взвешиваться как положено. Они будут хвататься за прутья клетки, раскачиваясь”. Когда Сперри ушел, я вновь подумал, что работаю в лучшем месте на земле, где полно умных людей и царит соревновательный дух.
Постойте, а как работает сенсомоторная интеграция?
Сейчас, когда я читаю какую-либо научную статью, благодаря знаниям, накопленным в сотнях последующих проектов, которые были посвящены исследованию десятков разных вопросов, я сразу вспоминаю о нескольких механизмах работы мозга, задействованных во время выполнения конкретного теста. А вот во времена, когда я только начинал исследования расщепленного мозга, ни один из этих механизмов не был известен. Как отметил Боген, другие хорошо изученные пациенты из калифорнийской группы не демонстрировали таких четких различий между руками при выполнении тестов с кубиками, какие обнаружились у пациента У. Дж. В чем было дело? Что могло бы объяснить индивидуальные различия в способностях, которые проявлялись у некоторых пациентов? Индивидуальные различия всегда предоставляют шанс копнуть поглубже, разбираясь в механизмах, так что мне предстояло вернуться к работе.
В лаборатории в то время все были увлечены проблемой сенсомоторной интеграции у кошек, обезьян и человека. Мы знали, что каждое из разъединенных полушарий лучше контролирует противоположную кисть и руку. Колвин Тревартен, на тот момент постдок (квалификационную работу он тоже выполнял в Калтехе), проводил серию очень хитрых экспериментов, показывающих, что у обезьян использование одной руки либо кисти для выполнения задания означало, что обучится противоположное полушарие. Ипсилатеральное полушарие (располагающееся на той же стороне, что и конкретная конечность), хотя и имело такой же доступ к информации, не обучалось. Впрочем, стоило сменить руку, выполняющую задание, как довольно скоро обучение происходило в том полушарии, которое прежде оставалось в неведении. Итак, каждое полушарие прекрасно управляется с противоположной рукой и кистью
[56]. Все изящно вставало на свои места, если учесть еще и анатомию нервной системы.
Загадка заключалась вот в чем. Как полушарие контролировало ипсилатеральную руку, что, как мы видели, у некоторых пациентов получалось? Другими словами, как левое полушарие контролировало левую руку? Хотя у пациента У. Дж. полушария мозга без труда управляли контралатеральной рукой и кистью, они были явно неспособны контролировать ипсилатеральную руку и кисть. Это весьма интересная ситуация. Многие ранние истории о расщепленном мозге, повествующие о двух разумах (в противоположность одному), заключенных у нас в черепе, возникли из четкой связи между каждым полушарием и контралатеральной рукой. В нашем фильме был сделан упор на этот основополагающий результат, который бросался в глаза любому, кто тестировал пациента. Однако по мере того, как все больше пациентов пополняло список испытуемых, многие из них стали демонстрировать хорошее управление еще и ипсилатеральной рукой, помимо контралатеральной. Впрочем, даже когда наблюдалась высокая степень контроля за ипсилатеральной рукой, хорошо управлять движениями ипсилатеральной кисти пациентам не удавалось. Как это все работало?
В конце концов нам стало ясно, почему не все пациенты демонстрировали тот же эффект в тесте с кубиками, что и У. Дж., который исключительно хорошо справлялся с заданием левой рукой. У некоторых пациентов наблюдалась более высокая степень контроля за ипсилатеральной рукой, чем у других. Обычно им требовалось некоторое время после операции, чтобы научиться контролировать ипсилатеральную руку, но большинство в итоге достигали в этом очень приличных результатов. Это означало, что полушарие, специализирующееся на выполнении конкретных задач, что выявляется, скажем, при размещении кубиков в определенном порядке, могло – после того как научится управлять ипсилатеральной рукой – выполнять эти задания любой кистью. Следовательно, мы не могли точно сказать, какое полушарие контролирует движения рук. Эта двойная система управления сделала оценку особых умений левого и правого полушарий чрезвычайно сложной.
То, что большинство пациентов в итоге обретали контроль над ипсилатеральной рукой, было очевидно. Это было верно и для первых пациентов, из калифорнийской группы, и для пациентов с восточного побережья, которых тестировали позднее. Нам потребовалось провести немало исследований, чтобы разобраться, как это происходило. Задача захватила умы всех. Майерс и Сперри изучали ее на кошках, а Тревартен – на обезьянах. Каждый занялся своим фрагментом пазла. Я задался очень простым вопросом: как обезьяна, которая смотрит на мир одним полушарием, могла брать виноградину ипсилатеральной рукой? Ответ бы многое объяснил.
Итак, загадка заключалась вот в чем: почему, когда дело доходило до осуществления целенаправленных действий, животные с расщепленным мозгом (и иногда с гораздо более сильным нарушением связей, чем у любого человека-пациента) всегда демонстрировали такое поведение, словно никакого расщепления нет? Как, к примеру, левое полушарие макака-резуса с глубоко расщепленным мозгом – связи между полушариями были разрушены вплоть до моста
[57] – способно контролировать левую, ипсилатеральную, руку? Частично наша проблема заключалась в том, что мы заранее сделали предположение, в котором были убеждены. Оно заключалось в том, что сознательный контроль движений исходит из центрального командного пункта, который должен быть напрямую связан с конкретными периферическими мышцами. Из-за этого предположения то, что мы наблюдали, поначалу казалось нам бессмыслицей. Нас подвела собственная неверная идея, и когда мы отбросили все предположения, механизмы работы мозга стали выглядеть совсем иначе, чем мы их себе представляли. Идея о том, что существует некое “я” или командный пункт в мозге, оказалась иллюзией.
Я знаю, такую правду сложно принять – именно поэтому нам потребовалось так много времени, чтобы понять: в мозге нет никакого начальника. Никакого гомункулуса, раздающего указания. Десятки исследований наконец выявили истину: животные занимались самоподсказыванием
[58]. Командного пункта не было. Одно полушарие использовало подсказки, данные другим, чтобы выработать единый и эффективный поведенческий ответ. Внезапно вся выстроенная нами картина того, как мозг координирует работу своих частей, пришла в движение, по масштабам сходное со сменой парадигмы.
