И все-таки: чем заниматься в свободное время? Вообще, в те дни вы попросту ставили дополнительные эксперименты. Не ради денег. Было время, если вы его находили, и были научные вопросы – главным образом порождаемые успешной работой на людях. После изучения У. Дж. один из главных вопросов, которые преследовали меня, звучал так: дублируются ли, сохраняясь в обоих полушариях, воспоминания о событиях, которые сформировались в течение жизни обезьяны? Воспоминания У. Дж., основанные на языке, точно находились только в левом полушарии. Как обезьяна, которую обучили визуально различать какие-то предметы, пока ее мозг был в порядке, будет извлекать из своих полушарий эти знания после операции по расщеплению мозга?
И как мне провести такие эксперименты? В лаборатории Сперри встречались самые разные личности, но все они были готовы прийти на помощь. Чтобы мое дело сдвинулось с места, Тревартен и Сперри проводили операции. Лоис Макбёрд, техническая работница в лаборатории Сперри, помогала мне освоить обучение обезьян. Специалист по закупкам Реджи учил меня конструировать установки для тестирования, пусть и выполнял при этом большую часть работы сам. А мой лучший друг в Калтехе, Чарльз Хэмилтон, продвинутый аспирант, учил меня всему остальному. Так они поддерживали меня, пока я проводил то одни, то другие исследования на приматах, более пятнадцати лет – и все это параллельно с моей работой на людях.
Работа с животными, особенно с обезьянами, – эмоционально изматывающее занятие. Хотя обезьяны и бывают агрессивными и гадкими, обычно они не такие. Мы тщательно заботились о животных и после операции находились рядом с ними до тех пор, пока они не восстанавливались. Мы делали все это по собственной воле, без каких-либо инструкций. Однако во многих лабораториях жестокость к животным была неотъемлемой частью исследований. С тех пор произошел заметный культурный сдвиг в отношении к животным, отраженный сейчас и в лабораторной практике. Сегодня исследования на животных проводятся профессионалами и контролируются тщательнее, чем исследования на людях в некоторых клиниках.
Результаты эксперимента, призванного ответить на вопрос, хранятся ли в обоих полушариях одни и те же воспоминания, были четкими и понятными. Оказалось, что мозг обезьян, которых научили решать задачи, основанные на зрительных стимулах, содержал только одну копию соответствующего воспоминания. А вот у кошек их было две, по одной в каждом полушарии
[60]. Результаты тестирования У. Дж. показали, что нет явных указаний на то, что в правом полушарии хранятся копии воспоминаний, связанных с восприятием слов на слух или их чтением, тогда как в левом полушарии такие воспоминания точно есть. Однако мы знали, что оба полушария могут распознать конкретный объект, пусть даже способностей правого недостаточно, чтобы назвать его. На одном уровне люди были сходны с обезьянами, а на другом – с кошками. Конечно, проблема сильно усложнилась после проведения новых экспериментов.
Прошло столько лет, а вопрос о том, где же хранятся воспоминания, так никуда и не делся. В том первом исследовании на обезьянах мы также показали, что у разных особей полушарие, хранящее воспоминания, может быть как левым, так и правым. Это позволяло предположить, что не изначальная специализация полушарий была ответственна за односторонние следы памяти у людей. У некоторых пациентов будто бы оба полушария обладали языковыми способностями, но у большинства – нет. С течением лет, по мере того как число исследованных пациентов с расщепленным мозгом росло, индивидуальные различия тоже стали очень заметными. Как это работает, до сих пор загадка.
Нобелевская премия
Не секрет, что позже в моей карьере у меня были разногласия с Роджером Сперри. Годы шли, а я по-прежнему придерживался в своих исследованиях подхода расщепленного мозга и публиковал соответствующие статьи. Ученые часто меняют свои подходы и темы исследований, и Сперри удручало, что я этого не сделал. Мы обменялись несколькими неприятными письмами в начале 1970-х и в середине 1980-х.
Хотя признание чужих заслуг никогда не было сильной стороной Сперри, все также знают, что я всегда испытывал к нему только глубочайшее уважение. Нобелевская премия, которой он удостоился в 1981 году за исследования расщепленного мозга, была совершенно заслуженной.
Журнал Science попросил меня написать заметку о научном вкладе Сперри, что я сделал с большой радостью (см. Приложение I). Я предпочел бы, чтобы показателем моего отношения к нему осталось содержание этой заметки, а не представления, звучавшие в подчас довольно-таки жутких и сбивающих с толку письмах, которые я получал.
В поисках азбуки Морзе для мозга
Каждую минуту, когда вы злитесь на кого-то, вы теряете шестьдесят секунд счастья.
Ральф Уолдо Эмерсон
С течением времени мои взгляды менялись. Первые два кратких сообщения за авторством Джо Богена, Роджера Сперри и моим содержали данные в основном по пациенту У. Дж. Отдельные случаи всегда интересны, но по ним нельзя сделать общих выводов. Когда мы изучили больше пациентов, стало ясно, что, хотя сведения, полученные в ходе тестирования У. Дж., заложили фундамент для исследований расщепленного мозга на людях, они не определили, что можно в результате выяснить. Простая, четкая картина, которую мы получили вначале, внушала оптимизм, но была отнюдь не полной. На самом деле мы до сих пор, пятьдесят лет спустя, далеки от полного понимания всех неврологических и психологических последствий рассечения главного соединительного кабеля мозга, соединяющего две половины этого органа. Вообще, операции на мозолистом теле при эпилепсии всегда делали нечасто, но с появлением других хирургических стратегий и более эффективных фармакологических вмешательств их стали проводить еще реже.
Джо постоянно говорил, что наука продвигается вперед так: сначала делаются крупные открытия, а затем на них наслаиваются годы других исследований, обволакивая сбивающими с толку деталями. С этой точки зрения новые пациенты все усложняли. К примеру, как я упоминал в предыдущей главе, они позволили быстро выявить, что одно полушарие способно контролировать обе руки, но не обе кисти. Далее мы обнаружили, что, поскольку каждое полушарие умеет контролировать обе руки, каждая из них может указать на место прикосновения к любой стороне туловища. Это открытие заставило нас думать, что сенсорная информация от обеих сторон туловища одинаково проецируется в оба полушария, однако впоследствии мы обнаружили, что это не так. Мы также выяснили, что у некоторых пациентов правое полушарие может быть весьма умным, а порой невероятно умным, обладающим рядом невербальных навыков. Словом, казалось, что в мозге существует гораздо более интерактивная и динамическая ментальная система, даже несмотря на то, что взаимодействия контролируются двумя совершенно независимыми, разъединенными системами обработки информации. Мы постепенно начали осознавать, что будет непросто понять, изучаем ли мы отдельные психологические процессы в изолированной половине мозга, или же нас путает другая его половина.
