Теперь настало время двигаться дальше – от кипучего мира Калтеха в сторону собственной академической позиции. Перед началом этого нового этапа я уезжал в Италию, чтобы поработать с Берлуччи. У нас была идея из разряда настолько простых и наивных, что сейчас о ней смешно даже думать. Мы рассуждали так: люди с нетронутым мозолистым телом называют предметы и слова, предъявленные в любом из двух полей зрения. Речь базируется только в левом полушарии. Это означает, что стимулы, предъявленные правому полушарию высвечиванием их в левом зрительном поле, каким-то образом должны передаваться по мозолистому телу в левое полушарие, чтобы оно могло о них сказать. Записывая электрическую активность мозолистого тела, мы могли бы расшифровать мозговой код! Это было бы что-то вроде азбуки Морзе для мозга.
Причин поехать в Италию было множество, и наука была лишь одной из них. Я часто думаю, что Италию нужно превратить в своего рода общемировой национальный парк, чтобы все могли наслаждаться ею. Она просто поразительна, бездонна, полна историей, искусством, удовольствиями, изысканная, волнующая, умопомрачительная, дерзкая, живая. Сорок пять лет назад я начал осознавать это во время первой поездки в Пизу.
Моя жена, двухлетняя дочь Марин и я ехали в машине из Парижа в небольшом “Фольксвагене-жуке” и по расчетам должны были прибыть в Пизу очень поздно, около двух часов ночи. Я мчал по шоссе через темноту, ветер и дождь. Дела обстояли неважно и, судя по всему, скоро должны были еще ухудшиться: в зеркало заднего вида я заметил мигающие красные огни полицейских, сигналящих мне остановиться. У меня замерло сердце, когда к машине подошел блюститель порядка. Я не говорил по-итальянски, он не говорил по-английски. После строгого обмена любезностями он попросил меня показать права и паспорт. Ни один из этих документов не смягчил строгого выражения его лица. Затем он, насколько я понял, спросил, что мы делаем в Италии. Я решил так, наверное, потому, что расслышал в его речи слово turista. К счастью, у меня с собой было письмо от Джузеппе Моруцци, известного итальянского нейрофизиолога, который руководил Институтом физиологии в Пизе. Я выудил письмо и отдал полицейскому. Он с некоторой брезгливостью взял его и направил свет от фонарика на строчки. По ходу чтения он прямо на глазах превращался в чрезвычайно почтительного слугу народа. “Mi scusa, Professore
[66]…” Я не видел причин поправлять его, признаваясь в своем более скромном статусе. Не успел я опомниться, как мы уже ехали дальше без всяких препятствий и штрафных квитанций. Не исключено, что мне бы даже предоставили сопровождение, если бы я знал, как об этом попросить. Полиция чтит профессоров? Ничего себе! Тогда-то я и понял, что люблю Италию, мою генетическую родину.
Заселившись в прекрасную квартиру, которую нам сняли в аренду, я отправился на работу в институт, находившийся всего в нескольких кварталах от нашего нового жилища. Для организации лаборатории в главном здании не нашлось свободной комнаты, поэтому Джованни договорился, чтобы нам разрешили использовать пустое здание, расположенное в саду. Вот так. У нас была некая идея и пустое помещение. Настало время заняться делом.
В институте также работал Джакомо Риццолатти, невероятно талантливый молодой нейрофизиолог, позднее открывший зеркальные нейроны (группу нейронов, которая есть у всех нас и необходима для отслеживания действий других). Джакомо и Джованни впоследствии стали очень близкими друзьями. Оба были высококлассными нейрофизиологами и собирались обучить меня своему ремеслу. Мне должен был открыться совершенно новый мир, другой раздел биологии, время– и энергозатратный навык, требующий большой аккуратности. Впрочем, сначала нужно было оборудовать место для экспериментов. Если в общих чертах, то нам нужны были операционный стол, регистрирующее оборудование, проектор, экран и кошки. Берлуччи решил, что нам необходим специальный экран, штуковина в форме полукупола, чтобы все точки на ней располагались на одинаковом расстоянии от глаз смотрящей вперед кошки. Местный сварщик мастерил всякого рода штуки, но, уверяю вас, он никогда еще не сваривал стальной полукупол, предназначенный для того, чтобы на него пялились кошки. Тем не менее он спокойно выслушал объяснение Берлуччи и, хотя и отнесся к заданию с некоторым недоверием, изготовил половинку купола. Изделие привезли в прицепе, прикрепленном к небольшому грузовому мотороллеру, которые можно увидеть по всей Италии. Когда агрегат подъехал, все начали смеяться. Обнаружилась небольшая трудность. Экран был слишком велик и не проходил в дверь лаборатории.
Джованни невозмутимо заявил: “Не проблема”. Он попросил разрезать купол пополам так, чтобы его части можно было снова соединить, когда они окажутся внутри помещения. Это удалось сделать. Тем временем Паскуале, лаборант, отвечавший за животных, нашел для нас кошек. Насколько же все тогда было проще! Кошек мы получали не от строго контролируемых поставщиков животных для биомедицинских учреждений, как в последние тридцать лет или даже больше. Кошек брали с улицы! Задачей Паскуале было вовремя доставлять в лабораторию новых животных. Среди них не было привыкших к людям. Все они были одичалыми, сторонились человека и не упускали случая проявить агрессию. Даже после поимки и водворения в клетку анестезировать их было целой историей.
Пока все еще обустраивалось, Роджер Сперри приехал из Калтеха навестить нас. Он был в Италии проездом и остановился у меня, когда заехал в Пизу. Как я уже сказал, мы жили в чудесной квартире, где была комната для гостей, с одним лишь недостатком – в туалете там после смыва довольно долго еще бежала вода. Роджер, чувствуя себя как дома, раздобыл нужные инструменты, забрался наверх и починил бачок. Он хотел убедиться, что мы обжились на новом месте, и мы прекрасно провели время.
В конце концов настал знаменательный для лаборатории день. Джованни и Джакомо довели до совершенства основную процедуру, которую называли операцией encéphale isolé
[67], что само по себе было непростой задачей
[68]. Это позволяло безболезненно протестировать животное в бодрствующем состоянии, пока оно смотрит на экран в форме полукупола, где высвечиваются различные стимулы. Кроме того, можно было погрузить одиночный электрод в мозолистое тело и “подслушать” сигналы нервных клеток, которые будут передаваться через мозолистое тело от одного полушария к другому.
В атмосфере всеобщего предвкушения Джакомо медленно начал погружать электрод в мозолистое тело. Как это обычно делается в нейрофизиологии, регистрирующая система была подсоединена к динамику, благодаря чему можно было слышать треск при генерации нейроном электрического импульса. Мы приготовились внимать морзянке мозга.
Наконец это случилось. Электрод пронзил мозолистое тело. Вместо треска, который мы ожидали услышать, динамик взорвался убийственно четким голосом Ринго Старра, поющего We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine. Джакомо поднял взгляд от кошки и спокойно сказал: “Вот это я понимаю высокоуровневая информация”. Произошло какое-то замыкание, и мы подключились к местной радиостанции. Мы все засмеялись, хотя поняли, что услышать азбуку Морзе в исполнении головного мозга получится еще нескоро.
