Колонка привлекла внимание не кого иного, как бывшего губернатора Калифорнии Пэта Брауна. Вскоре я ужинал с ним в отеле “Беверли-Хиллз”, расположенном недалеко от его лос-анджелесского адвокатского офиса. Он пригласил меня обсудить с ним общую идею, а под конец ужина предложил мне взять под свой контроль туго продвигающийся книжный проект, который он запустил вместе со своим бывшим пресс-секретарем. Книга целиком была посвящена правопорядку, а также исторической роли Пэта в этих вопросах в качестве окружного прокурора, генерального прокурора, а затем и губернатора Калифорнии. Когда я взялся за книжный проект Пэта, ветра перемен снова подули в мою сторону
[81].
Часть вторая
Два полушария вместе и порознь
4
Изучаем новые модули
Что есть друг? Одна душа, обитающая в двух телах.
Аристотель
Исследования по расщеплению мозга еще только начинались. Основные результаты уже были опубликованы – и пошли разговоры о том, что несложная нейрохирургическая операция приводит к сосуществованию в одном мозге двух разумов с отдельными системами управления. Выраженные эффекты дисконнекции сохранялись годами. Специфические для правого полушария функции осуществлялись явно независимо, без ведома левого полушария. Все ясно как белый день. Это стало уже темой светских бесед во всем мире.
Сегодня, оглядываясь назад, мы снисходительно оцениваем прошлое с высоты современных знаний. О левополушарном и правополушарном мышлении уже всем все известно. Сколько можно перепевать одну и ту же мелодию! Но мы забываем, что в те годы, во многом благодаря тогдашнему перевороту в психологии, это было колоссальным прорывом. Бихевиоризм – идеологический каркас американской психологии – постепенно уходил в историю, и по всей стране, в крупных центрах научной мысли от Гарварда до Калтеха, уже догадывались, что когнитивные процессы и сам разум могут быть исследованы. Новое направление активно поддерживал Карл Лешли с его теорией о том, что психические свойства надо изучать путем анализа нейрофизиологических процессов в мозге
[82]. Он по-своему трактовал термин “нейропсихология”, в его время подразумевавший не столько нарушения деятельности мозга из-за травм или болезней, сколько нормальную работу этого органа. Лешли полагал, что разум – это продукт деятельности всего мозга в целом, а не его отдельных частей, поэтому, как ни парадоксально, соглашался с выводами Акелайтиса о том, что рассечение мозолистого тела, по-видимому, не мешает работе мозга. Хотя Лешли и стоял у истоков главных современных направлений психобиологии и нейронауки, фундаментальные открытия, касающиеся расщепления мозга и двух разумов в одной голове, наверняка произвели бы на него сильное впечатление.
Новые исследования расщепленного мозга у человека не давали покоя, эта тема тревожила. Личное субъективное восприятие – то самое ощущение своего разума, которое у каждого из нас ассоциируется с сознанием, – самое ценное для нас в жизни. Все мы считаем, что обладаем одним разумом – в единственном числе. Очень трудно уяснить себе, что его можно вот так просто разделить и что в одной черепной коробке могут сосуществовать два разума. От мысли о том, что У. Дж. смотрел на мир с позиции двух разумов, дважды слышал собеседника и имел о нем два мнения, становилось не по себе. Возможно, именно смутное беспокойство, вызываемое идеей о двух, а то и более субъективных состояниях, уже позже, спустя годы, привело нас к открытию “интерпретатора”, специального модуля в левом полушарии, который увязывает наши действия в единый сценарий и создает ощущение, будто разум у нас один.
Кроме того, было ясно, что правое и левое полушария заняты разными делами. В левом активно идут процессы, связанные с речью и языком. Правое же, вроде бы немое и неспособное к языку, отлично справляется с задачами на зрительное восприятие. Благодаря таким открытиям появились понятия “левостороннего” и “правостороннего” мышления, а на светских раутах все вдруг заделались неврологами. Опять-таки идея проста: левое полушарие выполняет одни задачи, правое – другие. Мозг представлялся простой структурой, организованной в крупные функциональные модули, которые управляются ее же специфическими зонами. Эта теория распространилась словно лесной пожар.
К 1969 году было установлено, что между полушариями мозга могут возникать хитрые способы взаимодействия, отчего кажется, будто они и не были разъединены. Мозг напоминал пожилых супругов, за долгие годы совместной жизни нашедших способ уживаться в паре, оставаясь независимыми друг от друга. Это осложняло исследовательскую работу. Мы хотели не просто понять, каким образом мозг выстроил поведенческие стратегии для того, чтобы казаться цельным и гармоничным, а выяснить, как же он устроен на самом деле. При этом я начал понимать, что основные закономерности организации мозга можно вывести именно из этих стратегий. Этакая мозговая “уловка-22”. Нам надо было стать такими же изворотливыми, как наш подопытный мозг. Он вынуждал нас всегда быть готовыми к его фокусам и неустанно выдумывать новые методы тестирования пациентов.
Вот тогда-то я и начал терять интерес к банальным описаниям функционирования мозга. Если правое полушарие представляет собой отдельную психическую систему, хоть как-то владеющую языком, почему люди, страдающие нарушениями речи из-за повреждения левого полушария, не восстанавливаются легко и быстро? Проще говоря, почему левосторонний интеллект не компенсируется за счет правостороннего, подобно тому как левая почка компенсирует неполноценную работу больной правой и наоборот? Я понимал, что сумею продвинуться в поиске ответа на этот вопрос, только если начну сотрудничать с медицинскими центрами, где наблюдаются пациенты с широким спектром неврологических расстройств.
Кардинальные перемены в жизни всегда даются нелегко, особенно если тебе и на своем месте неплохо. Это как вечное перетягивание каната между новыми рискованными предприятиями и проверенным, устоявшимся житьем. Думаю, обычно мы сами решаемся на новые шаги, но возможность поменять свою жизнь нам предоставляет кто-то другой. В самый разгар моих исследований и размышлений на эту тему мне предложили работу в Нью-Йоркском университете.
