Пневматические цилиндры
Первые шаги в неврологической клинике
В конце концов я связался с медицинской школой Нью-Йоркского университета, надеясь поработать с пациентами, страдавшими неврологическими расстройствами, например тотальной афазией – когда из-за повреждения левого полушария люди не могут говорить и понимать речь. Мне многое было неясно с этим крайне тяжелым состоянием. В чем тут дело – неповрежденное правое полушарие не может компенсировать работу левого или плохо продуманы тесты для оценки речевой функции? Мне не давали покоя психологические концепции Леона и Примака.
Оказалось, в Нью-Йорке не так-то просто подать запрос на работу с пациентами. Каким образом? Где? Кто говорит? Когда? Чтобы урегулировать формальности, надо представить тщательно составленный план исследований. Но мне опять повезло. В медицинской школе Нью-Йоркского университета существовала легендарная нейропсихологическая
[92] группа; некогда ею руководил Ханс-Лукас Тойбер, пока не перешел в Массачусетский технологический институт, где возглавил направление когнитивной психологии. Поскольку его уже не было, я встретился с тогдашним заведующим неврологическим отделением – и ничего не добился, выяснив лишь, что нейропсихология его точно не интересует, а про Тойбера он якобы едва ли слышал. Однако, как я уже сказал, мне повезло – меня свели с Мартой Тейлор Сарно из Нью-Йоркского университета, специалистом по афазии, и исследовательский проект был запущен. К тому времени я уже знал, что в Нью-Йорке любое событие обрастает некой историей, одна из них мне запомнилась.
Был День благодарения. Мне позвонили и предложили приехать в университет, чтобы провести тесты с пациентом. Тогда у нас уже была машина, и я отправился на ней в медицинский центр на Первой авеню. Сейчас медцентры оставляют для своих врачей длинные полосы на улице под парковку, а отличить машину врача от прочих в Нью-Йорке легко по особому знаку на номерах. В обычный рабочий день ни один человек ни за что не припарковался бы там, не имея такого знака, который дает это право. Но в День благодарения на стоянке не было ни одного автомобиля. Я торопился, поэтому оставил свою машину на обычно недоступной площадке и пошел к пациенту. Все было хорошо, пока я не собрался ехать домой. Меня ждала свежеотпечатанная штрафная квитанция за неправильную парковку. Чушь какая-то, я жутко разозлился. Вообще-то я в свой выходной проводил медицинское обследование, можно сказать, ради блага человечества. Я решил оспорить штраф и разослал в городские инстанции письма со всеми этими соображениями.
Недели через три мне позвонили на работу. Это был полицейский чин, ответственный за парковку в Нью-Йорке. “Знаете, док, мы получили ваше письмо и полностью с вами согласны, – сказал он. – Ваш штраф аннулирован и забыт”. Отлично, ответил я, и он добавил: “Послушайте, док, вы ведь преподаете в Нью-Йоркском университете, да?” Верно, сказал я. “Вот что: там учится моя дочь. Окажите мне услугу. Мне хотелось бы, чтобы она могла обратиться к вам, если у нее возникнут проблемы, вы не против?” Ничего себе! Я действительно в Нью-Йорке – здесь все извлекают выгоду изо всего.
Еще в Санта-Барбаре Примак перешел от изучения мотивации к исследованиям психической организации шимпанзе, для чего обучал их элементарным коммуникативным навыкам. Его очередная революционная работа имела бы непосредственную практическую ценность для пациентов, перенесших левосторонний инсульт. И вновь наша идея была проста: после инсульта пациент с поврежденным левым полушарием сохранял полноценное правое, которое при правильно подобранных упражнениях могло бы научиться в какой-то мере компенсировать дефекты левого полушария. Мы с Дэвидом думали об этом до моего отъезда на восток. Почему бы не попробовать обучить пациента с афазией, как шимпанзе Дэвида, своего рода метаречевой системе и таким образом добиться от здорового правого полушария неких примитивных коммуникативных реакций? Возможно, мы нашли бы новые, ранее неизвестные способы коммуникации с этими измученными пациентами, в большинстве своем утратившими речевую функцию.
Само собой, о возможностях изолированного правого полушария я знал все. Мы пять лет посвятили тому, чтобы правое полушарие пациентов с расщепленным мозгом справлялось не только со зрительно-моторными заданиями вроде теста на складывание кубиков. Как мы знали, иногда правому полушарию удавалось даже прочесть простые существительные. Хотя имелось мало данных о том, насколько эффективно правое полушарие оперирует символами. Вдохновленные результатами работы Примака с шимпанзе, мы решили проверить эту идею и на людях. Если обезьяны способны усвоить простую систему символов, почему то же самое не сможет сделать неповрежденное правое полушарие?
Успехи Примака с шимпанзе внушали оптимизм. Он весьма изящно доказал, что животные могут находить подобные фигуры и конструкции. Примак заключил, что животное способно судить о сходстве или различии двух предметов, совсем не понимая их взаимосвязи. Вот как он это описал:
Сходство/различие – это не соотношение объектов (А идентично А, А отличается от В) или их свойств, а соотношение соотношений. Например, рассмотрим связи между АА и ВВ, CD и EF с одной стороны и АА и CD с другой. АА и ВВ – частные случаи чего-то одного, они соотносятся как “одинаковые”. CD и EF – частные случаи разных вещей и, следовательно, соотносятся тоже как “одинаковые”. АА – это пример “сходства”, а CD – пример “различия”, они соотносятся как “различные”. Эти рассуждения закладывают основу для того, чтобы шимпанзе выучили слово “одинаковый” как АА и “отличающийся” как CD. Выучив эти слова, шимпанзе сами находили простые аналогии между сходными отношениями – как физическими (маленький кружок соотносится с большим кругом точно так же, как маленький треугольник с большим треугольником), так и функциональными (ключ соотносится с замком точно так же, как консервный нож с консервной банкой)
[93].
Что ж, очень интересные рассуждения. На первый взгляд, у пациента с серьезными речевыми расстройствами не слишком много общего с шимпанзе. Пришло время провести эксперименты. И мы вместе с моей новой студенткой из Нью-Йоркского университета Андреа Веллетри-Гласс и Примаком, тогда еще остававшимся в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, взялись за дело. Самолеты, телефоны и факс помогли нам организовать работу. Мы внимательно обследовали нескольких пациентов и обнаружили, что те из них, у кого возникла значительная афазия из-за поражения левого полушария, в той или иной степени все же смогли обучиться искусственному языку, который успешно освоили шимпанзе. Иными словами, мы думали тогда, что у части пациентов незатронутое правое полушарие способно мыслить по крайней мере на уровне смышленой обезьяны
[94].
