В просмотровой комнате начали появляться изображения. Сначала показывалось правое полушарие, а затем картинка медленно ползла к срединному срезу, который нас и интересовал. Зрелище впечатляющее, почти волшебное. Ведь все это происходило благодаря сотням ученых из множества областей, годами по крупицам собиравших знания. В их числе исключительно умные биоинженеры и медики, кое-что знающие о человеческом теле и о вопросах, которые стоит задавать, и информатики с физиками, выполнившие невероятно сложные расчеты, которые сейчас, пока мы ждали, проводил компьютер, – кооперация огромного масштаба. И да, жить и работать в среде, вдохновляющей на свершения, тоже немаловажно. Иногда стоит остановиться и задуматься об этом на секунду.
Изображения показывались срез за срезом, так были настроены параметры специального процесса под названием “инверсионное восстановление сигнала”. Другие пучки нервных волокон в мозге были на снимках видны, но они и должны были остаться в правом полушарии неповрежденными. По мере того как появлялись срезы, находящиеся все ближе к срединному, белые волокна сближались друг с другом, чтобы этаким мостиком мозолистого тела перебраться в другое полушарие. Мы все затаили дыхание. Исчезнут ли волокна, или будут видны и на срединном срезе? Или часть из них перейдет в левое полушарие, а часть окажется перерезана? Увидим ли мы какие-нибудь белые пятна, или же там будет сплошная чернота? Изображение, которого мы так ждали, наконец появилось.
Там все было черным-черно, как магический шар. Мозолистое тело было действительно рассечено полностью. Более того, меньшая по размеру передняя комиссура, пучок волокон, связывающий полушария, который у пациентов из дартмутской группы оставался неперерезанным, сиял себе как ни в чем не бывало в той черноте, словно Полярная звезда. Мы с Джеффом уставились друг на друга. В это невозможно было поверить. Наше детище, когнитивная нейронаука, сделала еще один шажок вперед. Подтверждение одних результатов другими пойдет ей и всем нам только на пользу.
Помню, как радиологи спрашивали, помогли ли они нам и могут ли еще что-то для нас сделать. Между отделениями радиологии и неврологии шла серьезная борьба за сферы влияния – кто же будет главенствовать на быстро растущем поле технологий визуализации. Эти споры возникли из-за экономических вопросов и сложностей с финансированием медицинских школ, а также с тем, как организована оплата счетов: для сторонних людей все должно выглядеть идеально устроенным. Однако ничто из этого не затрагивало нас и не влияло на желание людей, встроенных в медицинскую иерархию, провести интересное исследование. Корнелл был учреждением мирового уровня, и это проявлялось абсолютно во всем. Поэтому мы с Джеффом сказали, что, да, вы нам здорово помогли и у нас есть еще два пациента, состояние мозга которых необходимо исследовать, – П. С. и В. П.
Снимки пациента П. С. пересказывали историю Дж. У. На МРТ-изображении его мозг выглядел полностью расщепленным, за исключением маленького “узелка” в задней части мозолистого тела. После многочасового изучения данных и переобработки разными способами Поттс и Дек заключили, что “узелок” был артефактом, а никак не настоящей нервной тканью. Как и в случае с Дж. У., передняя комиссура, небольшой дополнительный мостик между полушариями, был у П. С. хорошо виден.
Еще мы привезли пациентку В. П. из Огайо. Она становилась еще одной звездой, и нам необходимо было знать, что у нее с мозолистым телом. Через несколько лет после того, как ее тестировали в Корнелле, ее еще исследовали в Дартмуте. В Корнелле тогда выяснилось, что в так называемом колене мозолистого тела (передней его области, которая соединяет части лобных долей) некоторые волокна уцелели. Еще мы увидели нечто похожее на сохранившиеся связи в задней части мозолистого тела – области, которая, как мы знали, содержит много волокон, играющих важную роль в передаче сенсорной информации. Связи, которые мы увидели на томограмме, располагались чуть спереди от места, где, как было известно, происходит обмен зрительной информацией между полушариями. Мы не обнаружили свидетельств обмена визуальной информацией в нейропсихологических тестах, проверяющих зрительную функцию В. П., но обеспокоились. С того дня мы всякий раз специально перепроверяли, не происходит ли у нее обмен какой-либо информацией между полушариями.
Много позже, когда мы перебрались в Дартмут и МРТ-исследования усовершенствовались, мы опять проверили состояние мозолистого тела пациентки В. П., вновь его просканировав. Тогда сложилась новая команда ученых и появилась новая методика – диффузионно-тензорная томография, позволявшая с большей точностью выявлять на МРТ-снимках наличие или отсутствие нервных волокон. Команду по визуализации мозга возглавлял Скотт Графтон, один из самых талантливых специалистов страны в этой области. Обследуя мозолистое тело, особенно в тех ключевых местах, где, как мы считали, обнаружились неповрежденные волокна, мы четко увидели, что на самом деле в задней его части волокон не сохранилось. В то же время в передней части волокна действительно остались, их легко было визуализировать и отследить. Это значило, что у нас есть шанс выяснить, насколько малая изолированная часть волокон лобной доли может отвечать за взаимодействие между полушариями. Но то было уже позже.
В целом исследования расщепленного мозга на людях благодаря новым технологиям гораздо прочнее встали на ноги. В течение нескольких последующих лет пациентам из Калтеха также делали магнитно-резонансную томографию, и можно было с достаточной уверенностью считать, что их мозолистые тела тоже были рассечены полностью. Правда, оставались сомнения, была ли также перерезана передняя комиссура, поскольку использовавшийся томограф не всегда улавливал сигнал от нее, как писали авторы, опубликовавшие те результаты. И все же это было отличное доказательство достоверности результатов, полученных ранее при тестировании пациентов с расщепленным мозгом. В большинстве случаев мозг у них и впрямь был расщеплен.
Работа и отдых
Даже с учетом динамично развивающейся науки, разработки нового научного направления и написания моей первой научно-популярной книги
[135] моя социальная жизнь не отставала от профессиональной. Особенно этому способствовал Билл Бакли. Во время частых обедов с Биллом и его друзьями в его любимом итальянском ресторане Paone’s на Тридцать четвертой улице мы все время придумывали что-то новое. Я предложил ему нанять сценариста, чтобы тот адаптировал для экрана один из его романов о Блэкфорде Оуксе, и продать сценарий Голливуду. Он ответил, что мысль отличная. Я заметил, что знаю одного молодого драматурга. А он вспомнил, что знает агента Свифти Лазара. В мгновение ока Билл нанял моего друга, мужа одного из неврологов-ординаторов, с которыми я работал, и все вроде бы закрутилось.
Наш самый крупный совместный с Биллом успех заключался в том, что я познакомил его со средствами электронного редактирования текстов и с ноутбуками, как только они появились. Он приходил ко мне в корнеллский офис и садился за мой текстовый процессор, допотопное страшилище по современным стандартам, но для той поры отличное устройство. Он был поражен и, конечно, хотел себе такой же. Немного погодя он пришел в восторг от письма, которое я надиктовал ему в Равелло на свой новый Sonycorder, небольшое устройство с клавиатурой и миниатюрной пленочной кассетой. Оно записывало то, что ему надиктовывали, и эту запись потом можно было отдать секретарю, чтобы тот с помощью звуковоспроизводящего устройства перевел устную речь в печатную. Для путешественников эта штука была просто спасением. Я использовал ее, чтобы написать свою первую книгу, “Социальный мозг”. Биллу захотелось тут же приобрести и себе такую же, но на ее место скоро пришли новые устройства, которые стали сменяться так быстро, что он в конце концов нанял себе в помощь персонального специалиста по электронике. В этом был весь Билл. Он всегда думал о других. После одного из визитов в мой офис он заключил, что у меня слишком сидячий образ жизни и я гроблю свое здоровье. Он купил мне абонемент в спортивный зал One on One неподалеку от моего офиса. Помню только, как мой персональный тренер раз за разом объяснял, почему после тренировки некоторые мышцы у меня сильно болят: “Проблема в том, что вы никогда не используете эти мышцы, так что после хорошей нагрузки они болят”. А я как-то спросил в ответ: “Если я их никогда не использую, то зачем мне вообще их тренировать?”
