Существует множество вариаций подобных экспериментов, но смысл один: две мыслительные системы, вынужденные пользоваться одними и теми же ресурсами, так или иначе договариваются. Чтобы окончательно это прояснить, понадобились усилия двух умных и талантливых молодых исследовательниц – Симор и Рейтер-Лоренц.
Мозговые механизмы внимания
В то время как коллеги стремились к нам в Хановер, преисполненные желания и готовности экспериментировать с нашими пациентами, мы сами, и научные работники, и пациенты, тоже были готовы отправиться куда-нибудь поработать. В особенности нас влекло в такие места, как, например, лаборатория Стива Хилльярда в Калифорнийском университете в Сан-Диего среди неповторимых пейзажей Ла-Хойи.
Как я уже писал, Хилльярд использовал связанные с событиями потенциалы – сложный метод регистрации активности мозга, который позволяет засечь момент и до некоторой степени место в мозге, где генерируются те или иные колебания
[153]. Когда Стив только пришел в этот университет, ему выделили помещение в Институте океанографии Скриппса, у самой кромки океана. Но со временем университет выстроил на высоком берегу более традиционное здание, и Стив потерял свое завидное местечко. Там-то я и познакомился с его энергичным студентом Стивом Лаком. Лак описал свою первую серию экспериментов с пациентом Дж. У., поехавшим вместе с нами на запад.
Свой первый опыт исследования расщепленного мозга я получил благодаря пациенту Дж. У., когда давал ему задания на зрительный поиск. По непонятным мне причинам в лаборатории Хилльярда решили, что мне хватит квалификации для такой работы, хотя раньше я никогда ничего подобного не делал. Я привел пациента в лабораторию, усадил его в кабинку и объяснил, что от него требуется.
Я сказал примерно следующее: “В этом задании целевой объект – прямоугольник, который образуется, если красный квадрат поместить на синий. Отвлекающий объект – синий квадрат на красном. Если вы увидите целевой объект в левой половине экрана, нажмите левую кнопку, а если на правой – то правую. То есть жмите на кнопку левой рукой, если красный на синем появится слева, а правой рукой – если красный на синем окажется справа”.
Затем я спросил его, все ли ясно, и он ответил: “Да, конечно”. Он же был профи, и я решил, что он отлично все понял. Что ж, его левому полушарию – тому, которое говорило со мной, – задание действительно было понятно, но для правого моя фраза синтаксически оказалась чересчур сложной. Поэтому, когда я начал эксперимент, правая рука Дж. У. старательно нажимала на кнопку, если целевой объект появлялся справа, а вот левая рука бездействовала.
Я остановил тестирование и вернулся в кабинку. Еще раз объяснил задание, хотя пациент возражал, что и так уже все понял. Я вышел, запустил эксперимент, и снова правая рука (левое полушарие) Дж. У. реагировала безошибочно, а от левой руки (правого полушария) никакой реакции не последовало.
Я прервал эксперимент и стал объяснять все снова. Он еще раз повторил, что все понял, – кажется, его начинал раздражать юнец, пытавшийся разжевать ему то, что он, человек с большим опытом, и без того отлично понял. Однако его левая рука снова никак не реагировала.
А потом меня осенило: я же пытался объяснить сложное задание словами полушарию с ограниченными речевыми способностями!
Я пошел назад в кабинку и сказал: “Попробую еще раз, пожалуйста, проявите терпение”. Я запустил тест и каждый раз, когда целевой объект появлялся слева, показывал на него и на левую руку пациента, повторяя: “Красный сверху – левая рука; красный сверху – левая рука”. Он по-прежнему возражал, что, дескать, все давно понял, как вдруг состроил забавную гримасу вроде “ага, усек!” и сказал: “Да, вот теперь я точно понял”.
Я вышел, запустил эксперимент, и с этого момента оба полушария работали безупречно. Мы получили ценные результаты, написали по ним статью для Nature, а я научился объяснять задания правому полушарию пациента с расщепленным мозгом – тому, которое плохо понимает синтаксические конструкции
[154].
Стив делал первые шаги в науке, но уже было ясно, что перед нами будущее светило. Да и вообще большинство студентов Хилльярда стали выдающимися учеными. Он был очень к ним требователен, и, как правило, интуиция его не подводила. До Стива Лака его школу проходили Марта Кутас, Рон Мэнган, Марти Уолдорфф, Боб Найт, Хелен Невилл и другие – теперь это известные имена в нейронауке. Сотрудничество с любым из этих ученых всегда выливалось в серьезные исследования. Однако в работе с пациентами все они были новичками. Они набивали руку в экспериментах с обычными студентами, с которыми можно говорить так, как описывает Лак. А для того чтобы научиться доносить свои мысли до двух совершенно разных разъединенных полушарий, требовался опыт. И путь был только один – практическая работа, обучение в бою. Как вы уже, должно быть, поняли, пациенты стали нашими соратниками.
Одно из самых непростых направлений в современной когнитивной нейронауке – проблема внимания у человека. Самые лучшие и яркие умы занимались различными ее аспектами, используя разные подходы и методы. Ученые начинали понимать, как внимание направляется на определенную точку пространства, благодаря чему усиливается чувственное восприятие, и как внимание переключается с одного разговора на другой. Внимание всегда уподоблялось лучу прожектора, скользящему по разнородному ландшафту наших ощущений и высвечивающему отдельные эпизоды, которые интересуют нас в настоящий момент. Это эффективный усилитель как для восприятия, так и для сознания. Естественно, у нас возник вопрос: обладает ли каждое полушарие расщепленного мозга собственной системой внимания, или они пользуются общей? Может ли одно полушарие сконцентрироваться на левой стороне пространства, в то время как другое занято правой? С цельным мозолистым телом это невозможно.
Начало этим исследованиям положил все тот же Джефф Хольцман. Изучение внимания сулило массу непредсказуемых результатов. Оба полушария пациента с расщепленным мозгом были способны сосредоточиться на чем-либо в своем поле ощущений. Однако, и это стало для нас сюрпризом, каждое могло сконцентрироваться и на чем-то в другом поле ощущений, куда не имело непосредственного доступа, поскольку то уже была епархия другого полушария. Такое исключение из правила – распределение пространственного внимания по расщепленному мозгу – казалось странным
[155]. Поэтому мы задались таким вопросом: возможно ли, чтобы два полушария одновременно направляли внимание на разные точки? Не безнадежное ли это дело? Не выглядит ли это так, будто третьему крайнему от центра футболисту велели играть сразу в двух разных местах? По-видимому, так и было.
