Организация научного общества – дело очень рискованное, которому сопутствуют сомнения, вопросы политики, финансовые проблемы, да и попросту тревога. Что, если никто не заинтересуется? Кто возместит расходы на гостиницы, кофе и конференц-залы? Что, если не объявятся лидеры в данной области? Не чересчур ли все это? Мы задавались этими вопросами снова и снова. Наконец пришла пора действовать.
Решено было прибегнуть к моему старому трюку – выбрать место, куда люди захотят поехать. Выбор пал на Сан-Франциско. В поисках престижного отеля я пошел в Fairmont. Там было помещение, способное вместить четыре сотни человек, и оно напомнило тогда моему обеспокоенному разуму Мемориальный колизей Лос-Анджелеса. Я начал узнавать об условиях размещения, аренде зала и так далее. Требовался задаток, так что в дело пошла моя кредитка – и пяти тысяч долларов как не бывало. Я вспомнил, как организовывал диспут Бакли и Аллена в “Голливуд-Палладиуме”, только вот Стива Аллена не было рядом, чтобы унять мою тревогу.
Жребий был брошен. Теперь пришло время подыскать нужных участников для привлечения внимания. Прямо как в фильме “Великолепная семерка”, по всей стране стали раздаваться звонки друзьям. Согласились участвовать Майк Познер из Орегона (получивший в 2009 году Национальную научную медаль); Дэн Шехтер, работавший тогда в Аризоне и вскоре ставший одним из мировых экспертов в области человеческой памяти; Патти Рейтер-Лоренц, мой постдок, а ныне профессор Мичиганского университета; Арт Шимамура, тогда ассистент кафедры, а сейчас профессор в Беркли, эксперт в области памяти, также интересующийся искусством и эстетикой; и, конечно же, Рон Мэнган из Дейвиса. Я спросил Стива Пинкера, одного из наиболее выдающихся современных психологов и интеллектуалов США, не выступит ли он главным докладчиком. Он дал согласие. Затем я начал всюду расхваливать эту конференцию, как и все мои коллеги из Дейвиса, и в конце концов на ней собрался абсолютно звездный состав ученых, которые приехали поучаствовать в обсуждениях на докладах и на отдельных постерных сессиях. Немаловажно, что мои ключевые сотрудники из Дейвиса заразились этой идеей и помогали с организацией встречи. Оказалось, волноваться было не о чем, ведь все дело в согласованности, а тогда все хотели, чтобы у когнитивной нейронауки все получилось.
На конференцию съехалось более четырехсот ученых, и было очень оживленно. Организуя это общество, я хотел, чтобы административные процессы были для участников невидимы. Пусть ученые приезжают и наслаждаются наукой. Не надо никаких заседаний и комитетов. Полагаю, наивно было мечтать о такой научной нирване. Уже на следующий день спонтанно возникла идея провести “заседание”, и десятки людей пришли с разными требованиями, в том числе, куда уж без него, гендерного баланса. Поскольку обществом по большому счету руководили я и моя дочь, то гендерный баланс был у нас идеальным.
В последующие годы Общество когнитивных нейронаук разрослось и расцвело. Структура прижилась, и стало появляться больше идей насчет докладчиков, тем, разнообразия и в конечном счете интеллектуальной специализации. Изначально планировалось, что участники будут посещать определенный набор общих лекций; подразумевалось, что ученому, интересующемуся одной какой-то темой, полезно будет послушать, как обстоят дела с другими темами. Продвинуться в собственном исследовании может помочь чужая работа из другой области, как напрямую, так и опосредованно. Однако эту простую идею почти невозможно было воплотить в жизнь. У людей есть насущная потребность углублять собственные знания, и в голове обычно есть место только для специфических сведений из своей области. О междисциплинарной работе постоянно говорят, но встречается она редко. В обществе множатся особые интересы, и лет за двадцать оно неизбежно становится мозаичным. Так все происходит. Я осознал, что у меня есть задатки предпринимателя, но я не особенно хороший менеджер. Я могу что-то основать, а затем мне нужно постепенно отдавать бразды правления другим, хотя эмоционально это очень трудно.
В Дейвисе все мы жили припеваючи. Разве кто-то мог думать о переезде оттуда? Новые сотрудники все были наняты, привнеся в университетское сообщество свой интеллект, новые идеи и усердие. Мы обзавелись близкими друзьями, семья была счастлива. Мы устраивали обеды в Напе, проводили выходные в нашем домике на Тахо и ездили в Сан-Франциско. Дел было невпроворот: спонсирование, еженедельные обеды с Лео в Biba’s (единственном хорошем ресторане Сакраменто) и регулярные визиты Энделя и многих других. Главное, у нас была счастливая семья. И все же я чувствовал иррациональную тоску по Дартмуту. Она дала о себе знать, когда я был студентом, на двадцать лет исчезла, а затем снова возникла, когда я работал в медицинской школе.
В этот раз колледж позвал меня. После моего отъезда в 1992 году Дартмут вложился в свое отделение когнитивной нейронауки на психологическом факультете, наняв знаменитого нейропсихолога Альфонсо Карамаззу. Он прибыл в город, в своем экстравагантном стиле требуя лучшей науки и лучшей еды! Насколько я знаю, ему там понравилось и для администрации он стал лицом психологической науки. Ли Боллинджер, бывший в то время проректором, а теперь президент Колумбийского университета, сразу благосклонно к нему отнесся, и Альфонсо мгновенно стал важным членом коллектива. Все шло хорошо.
По причинам столь же необъяснимым, как и мои, Альфонсо в 1995 году перешел в Гарвард. Он был ценным приобретением для университета, а его новой жене, юристу, захотелось пожить в Бостоне, или что-то вроде того. Так или иначе, в Дартмуте появилась вакансия в сфере когнитивной нейронауки, и там начали искать замену Альфонсо. Сначала они пригласили погостить у них выдающегося психолога Дэниела Шехтера из Гарварда (он переехал туда из Аризоны), должно быть, по принципу “око за око”. Дэн был доволен своим местом работы, поэтому уехал, намекнув им, что нужно уговорить меня. Хорошие друзья из колледжа поддержали эту идею. Я всегда рад любым предложениям Дартмута, но поначалу не воспринял все это всерьез. Хотя бы потому, что уже двадцать лет работал в медицинских школах. Вы помните: больше денег и нет необходимости преподавать.
Но к тому времени мне позволили распорядиться десятью должностями в Дейвисе – и на каждую я нашел подходящего человека чуть более чем за три года. Я был в расцвете сил и хотел сделать больше. Меня, как всегда, распирал энтузиазм, и я скучал по Новой Англии. Наши выходные на Тахо не давали нам забыть снег, деревья, катание на лыжах и костры. И все-таки я не мог себе представить, что придется проходить через еще один изнурительный переезд, еще одно потрясение для семьи. Как-то один из моих друзей в Дейвисе не из науки рассказал мне, как переезжают топ-менеджеры (или как они переезжали раньше). Корпорация, которой нужен был чей-то переезд из одного места в другое, брала на себя решение главных трудностей. Она покупала у этого человека дом в том месте, где он жил, чтобы у него были наличные деньги на покупку дома там, куда он собирался. Это называется наймом топ-менеджмента. Я сидел, слушал его и чувствовал себя дураком – ведь ученые, думал я, таким не занимаются, ерунда какая-то.
Когда меня настигла следующая волна ностальгии, я упомянул о найме топ-менеджмента. Практически мгновенно пришел ответ: “Это возможно”. После этого я еще пару раз съездил туда на разведку, и мы решили переехать обратно в Дартмут. Все это казалось каким-то сном, особенно учитывая тот факт, что агент по недвижимости нашел нам изумительный дом в Шэроне в штате Вермонт, просто поражавший воображение: из него открывался вид на восемьдесят акров вермонтского ландшафта и гору Киллингтон во всей красе. После Дейвиса все вокруг поражало зеленью и пышностью. Около дома был соблазнительный пруд для плавания, который, в свою очередь, располагался рядом с конюшней, обнесенной жердевым забором, ограничивающим площадь в двадцать акров. Думаю, идею вы уловили. Ах да, еще повсюду пешие тропинки. Я снял дом на видео, прилетел обратно в Дейвис, собрал домашних, чтобы обсудить эту новую перспективу, и мы решились. Конечно, невозможно понять, что действительно заставляет нас переступить линию принятия решения. Возможно, в данном случае меня подтолкнуло то, что я скучал по Дж. У. и по опытам с ним. А может, это было вообще решающим фактором.
