Пока Миллер корпел над своей задачей, Пол Корбаллис, еще один весьма одаренный психолог, выпускник Колумбийского университета, задался вопросом, не обладает ли правое полушарие собственным интерпретатором, специализирующимся на зрительной информации. Миллер решил проверить, не обусловлены ли различия в стратегии левого и правого полушарий простыми факторами, скажем, типом предъявляемого стимула. Он взял не слова, а лица – нужно было угадывать, какое лицо должно появиться. Распознавание слов – прерогатива левого полушария, а лиц – как известно, правого. Возможно, правое полушарие теперь сменит стратегию и постарается угадывать вероятность появления в следующий раз лица А или лица Б. Ровно так и произошло. Правое полушарие неожиданно продемонстрировало необыкновенные способности и стало применять тактику соответствия вероятностей не хуже левого. Теперь левое полушарие уподобилось крысе, максимизируя вероятность
[190]. Что же происходило?
Известный психолог Рэнди Гэллистел ярко и образно писал о феномене соответствия вероятностей как таковом и о том, сколь глубоко уходят его биологические корни
[191]. Представьте себе некое живое существо, которому надо добыть себе еду на одном из двух деревьев. Вероятность найти плоды на первом дереве – 70 %, а на втором – только 30 %. Вроде бы животное должно выбрать более урожайное дерево. Но может так случиться, что, пока оно присматривается к первому дереву, вероятности изменятся и в какой-то момент более выгодной целью окажется другое дерево; поэтому логично предположить, что высокоразвитое существо должно обладать неотъемлемой способностью непрерывно отслеживать разные варианты. С этой точки зрения угадывание вероятностей становится основополагающим свойством, а когда вероятность определена, правильной и разумной реакцией становится максимизация.
Как это часто бывает в науке, первая трактовка может быть совершенно неправильной, хотя исходные наблюдения верны. Майк Миллер сумел обойти эту ловушку и справился блестяще. Похоже, базовые механизмы есть в обоих полушариях, а вот интерпретатор, этот уникальный модуль, который дает обоснование нашим мыслям, эмоциям и поступкам, латерализован. Майк проделал огромную работу, благодаря чему мы яснее поняли механизмы работы обеих половин мозга.
Большая наука в небольшом колледже
Чтобы создать новый Центр когнитивной нейронауки, надо было еще немного раскачать Дартмут. Мы работали в устаревших лабораториях, не имея современного оборудования. Этот вопрос волновал руководство колледжа уже давно, фактически лет двадцать. Пришла пора действовать. Предстояло построить новое здание для факультета психологии, где весь четвертый этаж будет отдан под когнитивную нейронауку. Я был счастлив, но понимал также, что мы должны вступить в эпоху визуализации активности мозга. Если мы вообще хотели задуматься о применении методов нейровизуализации в новом здании, цокольный этаж надо было строить так, чтобы это стало возможно.
Я решил бросить клич среди коллег и надавить на декана, чтобы непосредственно в новом здании психологического факультета открыть центр нейровизуализации с новым магнитно-резонансным томографом. Еще ни один факультет психологии в мире не располагал собственным аппаратом МРТ прямо у себя в здании. Дартмут был бы первым! Тогдашнему декану, биологу, пришлась по душе идея повысить роль биологии в психологическом направлении. Вместе с тем мы всерьез обсуждали финансовые аспекты создания небольшого гуманитарного колледжа. По правде говоря, я думал, что это так и останется нашей мечтой.
Декан Эд Берджер позвонил мне и сообщил о своем решении. На всю сумму он согласиться не мог, но готов был добавить в смету цокольного этажа еще 450 тысяч долларов. В Дейвисе я усвоил, что надо принимать любые полезные для проекта дары, пусть они и не покрывают всех расходов. Да они и редко их покрывают. Однако я понимал также, что нелогично тратить эти деньги на цокольный этаж, никак его не оборудуя.
Была и другая проблема. Никто из сотрудников колледжа понятия не имел, как обращаться с аппаратом для функциональной магнитно-резонансной томографии. Кое-кто из нас участвовал в исследованиях с применением методик нейровизуализации, но мы не умели сами работать с этими невероятно сложными машинами и нужными программами. Поэтому декану пришлось санкционировать поиск нового сотрудника на профессорскую должность. Мы понимали, что нам требуется ведущий специалист в этой области, но на тот момент у нас не было ни самого аппарата, ни контракта на его поставку. В 1999 году, пока все это шло своим чередом, я провел двухнедельную летнюю школу по когнитивной нейронауке. Среди приглашенных лекторов был Скотт Графтон, крупный авторитет в области визуализации активности мозга из Эмори. Его работы поражали воображение, он великолепно чувствовал современные тенденции в науке. Он не только был выдающимся нейробиологом, но и отлично владел техниками нейровизуализации.
В тот день я наведался в одно из самых идиллических заведений Америки – в Hanover Inn. Скотт переоделся в спортивный костюм, и я насторожился: своего я не видел со времени того незавершенного восхождения на гору Рейнир. У меня мелькнула мысль: а вдруг он не тот, кто нам нужен? Мы сидели в тростниковых креслах-качалках на балконе и смотрели на кампус, который, как заметил однажды Дуайт Эйзенхауэр, выглядел точно так, как и подобает университетскому кампусу. Поговорив о том о сем, я резко переменил тему: “А вы не хотели бы поработать здесь?” Он взглянул на меня и ответил коротко: “Почему бы и нет?” Я спросил, может, его жена как-нибудь заглянет сюда в обозримом будущем? Хирург общего профиля, она специализировалась на онкологии, то есть речь шла о двух рабочих местах. Я не утратил своей убежденности, но уже предвидел сложности с наймом. Несмотря на то, что Дартмут небольшой и административная верхушка одна, колледж гуманитарных и естественных наук имел мало общего с медицинской школой и больницей, а там тоже, получается, требовалось одно вакантное место.
Спустя две недели Графтоны вернулись в город, чтобы всерьез обдумать переезд в Хановер. Уже за две секунды стало ясно, что все получится. Ким – удивительный человек. Ей предложили работу сразу же, едва она встретилась с хирургами. Забавно, что колледжу пришлось решить кое-какие бюрократические вопросы, чтобы сделать достойное предложение Скотту. Но все устроилось очень быстро, один дом был куплен, другой продан, и к сочельнику 1999 года Графтоны уже переселились и готовы были встречать Новый год и работать с новехоньким МРТ-сканером.
Когда появился прибор, наша научная деятельность вышла на новый интеллектуальный уровень. Во главе стоял Графтон, признанный авторитет, а значит, в сообществе специалистов по нейровизуализации нас тут же стали воспринимать всерьез. Со всего мира в Дартмут валом повалили постдоки. Стало гораздо легче приглашать преподавателей. Появились новые виды финансирования. Рабочий процесс шел очень интенсивно. И все благодаря Скотту Графтону. Мало того, что он разбирался в математике, физике, информатике и методах обработки данных, главное – он был психологом. Его интересовал, пожалуй, центральный вопрос когнитивной нейронауки – как мозг планирует действия.
