Когда это вспоминаешь, вовсе не удивляешься – обычная человеческая комедия, пусть и с участием ученых. Тем не менее благодаря кропотливому труду Ван Хорна и многих других дартмутский проект продолжался еще несколько лет. Кослоу из Национального института психического здоровья каким-то образом сумел добыть в Национальном научном фонде деньги для запуска проекта. В 2004 году он утвердил дальнейшие планы и продлил финансирование еще на пять лет. К сожалению, так вышло, что он сменил место работы, а новый руководитель проекта срезал финансирование до двухлетнего. Это было ужасно, потому что тысячи пользователей во всем мире брали данные из нашей базы как для научной работы, так и в учебных целях. В наши дни появляется множество баз данных нейровизуализации. Особого внимания заслуживает финансируемый Национальными институтами здравоохранения международный проект “Коннектом человека”, цель которого – картировать все функциональные и анатомические связи в человеческом мозге. Все эти базы основаны на новаторских разработках, проведенных в Дартмуте. А создание их началось с того, что как-то в кафе один математик сказал одному нейробиологу: “Это нам по силам”.
Дорогу молодым ученым
Странным образом тот же колледж, который послужил источником материала для фильма “Зверинец” и культивировал разные мужские заскоки, взрастил и выпустил в жизнь многих молодых женщин. Обстановка в нем начала меняться к лучшему в 1974 году, когда вопреки протестам колледж перешел на совместное обучение юношей и девушек. Курировал реформы Джон Кемени. Как и во многих подобных случаях, теперь выпускники колледжа удивляются, почему на это потребовалось столько времени. Дартмутские женщины – это что-то особенное. Они добились своего – победили дурацкие дартмутские обычаи.
В 2011 году актовую речь произнес Конан О’Брайен. Это невероятно энергичный, с виду грубоватый человек, типичный представитель Гарварда с прекрасным чувством юмора. Отпустив несколько шуток в адрес старшекурсников, стоя за большим пнем, как за трибуной, он сказал:
Ты настолько не уверен в себе, Дартмут, что даже не понимаешь, что заслуживаешь настоящей трибуны. Вы уж меня простите, но что это за хрень? Можно подумать, ее сперли из реквизита для съемок какого-то фильма. Серьезно, этим мог бы воспользоваться медведь на собрании анонимных алкоголиков.
Нет, Дартмут, тебе следует держаться с достоинством. Подними голову и стой гордо.
Ибо Гарвард, Йель и Принстон – твои самодовольные и тщеславные старшие братья, которые любят похвастаться важными связями, а ты, младший братик, крут, уверен в своей сексуальности, играешь в лякросс и знаешь, как закатить банкет и выглядеть на все сто в стеганой пуховой жилетке. Браун, ясное дело, – твоя сестренка-лесбиянка, никогда не покидающая своей комнаты. Ну а Пенн, Колумбия, Корнелл – если честно, до них и дела никому нет
[199].
Дартмутцы обоих полов шумно выразили свое одобрение, и их поддержал присутствовавший там же сорок первый президент США, которому должны был присвоить почетную ученую степень. Дартмутские женщины в стеганых пуховых жилетках действительно выглядят на все сто. Среди студентов моей группы 1998 года была Сара Тьютинг, вратарь женской хоккейной команды-чемпиона Дартмутского колледжа. Впоследствии она выиграла две олимпийские золотые медали. За пределами спортивной площадки она увлеченно занималась нейробиологией и при этом славилась хладнокровием и беззаботностью. Мои занятия стояли впритык к ее тренировкам, и она вынуждена была приходить в аудиторию с клюшкой, чтобы после занятий быстро убежать на площадку. Она незаметно пробиралась в аудиторию, засовывала клюшку между книг на столе, а потом задавала какой-нибудь серьезный вопрос о природе сознания. Крутая, как говорит Конан.
Сейчас, безусловно, юноши и девушки учатся в колледже на равных на всех факультетах и курсах, включая аспирантуру и стажировки для постдоков. Моей собственной лабораторией управляла Маргарет Фаннелл, недавно получившая ученую степень в Дартмуте, а ранее учившаяся на курсе выдающегося специалиста по психологии памяти Джанет Меткалф. Когда я возвращался в Дартмут из Дейвиса, Маргарет написала мне и спросила, нельзя ли ей проверить Дж. У. в тесте на запоминание. Я познакомился с ней еще раньше, в медицинской школе, когда она занималась патологиями речи. Я без промедления ответил ей и предложил работу. Это было одно из самых удачных моих решений. Не успел я и глазом моргнуть, как она уже взяла бразды правления в свои руки и начала руководить программой легко и ко всеобщей радости. Вскоре ее муж, Джейми Фаннелл, стал директором частной школы с пансионом для мальчиков Cardigan Mountain School. Конечно же, они каждый день обедали вместе с учениками, а потому не было в мужском поведении ничего, о чем бы они не знали. Для Маргарет лаборатория была постоянным источником хорошего настроения, местом, где она с ее острым и проницательным умом могла дать волю своему творчеству и интуиции.
Именно Маргарет заметила нечто странное в том, как левое полушарие Дж. У. выполняло несложный тест на восприятие. Она показала пациенту на экране изображения двух предметов, одно над другим. Они отличались только ориентацией. Обоим полушариям всего лишь надо было определить, одинаково ориентированы предметы или нет. Трудно поверить, но левое, доминантное по речевым функциям полушарие Дж. У. не смогло выполнить задание, а вот немое правое справилось безупречно
[200]. Из этого простого наблюдения выросла сильная исследовательская программа, и в конечном итоге Маргарет и ее соратник Пол Корбаллис добыли новые важные знания. Как я уже коротко сказал ранее, они обнаружили, что наряду с интерпретатором левого полушария существует интерпретатор правого полушария – для зрительной информации. Только подумайте – в правой половине мозга идет односторонний специфический процесс, который позволяет нам судить о том, одинаково или по-разному ориентированы два видимых объекта. Левое полушарие, владеющее речью и аналитическими способностями, в отрыве от правого не в состоянии справиться с элементарной задачей. В более широком смысле это указывает на то, что само по себе умение левого полушария видеть, категоризировать, читать, называть вещи и находить ассоциации вовсе не означает, что оно поймет, в какую сторону повернут объект. За ориентацию отвечает другой модуль, и в человеческом мозге он выбрал для себя правое полушарие. Как сейчас говорят, феерично!
Следующей в нашу дартмутскую жизнь с шумом и гамом ворвалась – именно ворвалась – Эбигейл Бейрд. Новоиспеченный гарвардский постдок, а ранее выпускница Колледжа Вассара, она разительно отличалась от всех, кого я знал. Эбби – потрясающая и очень веселая (а еще яркая, энергичная и какие там еще эпитеты подходят любому человеку, упомянутому в этой книге). Вопреки типичным представлениям о честолюбивом ученом, занимающемся академической наукой, Эбби приобрела старый дом милях в двадцати от города и собственноручно отремонтировала его от крыльца до крыши. Она запросто могла явиться в лабораторию в заляпанной краской и шпаклевкой рабочей одежде и моментально включиться в эксперимент. Она затеяла глубокое и тонкое исследование подросткового мозга, довольно-таки загадочного объекта для нас, людей взрослых, с применением функциональной магнитно-резонансной томографии
[201]. Я и опомниться не успел, как ее в качестве социального психолога уже переманили на кафедру психологии и наук о мозге на постоянную должность. Однако Эбби начала скучать по Колледжу Вассара и через несколько лет вернулась в свою альма-матер.
