Затем Айра объяснил, что все это означает в рамках теории о стволовых клетках. После того как яйцеклетка соединится со сперматозоидом, зигота начинает делиться – на две клетки, затем на четыре, восемь, шестнадцать… Все эти клетки называются тотипотентными, то есть из любой мог бы вырасти цельный организм – ребенок. Это как раз то, что имела в виду моя дочь. Как я уже говорил, она ушла далеко вперед. По мере деления клеток наступает следующая стадия – образование бластоцисты, насчитывающей 70–100 клеток. Бластоциста – это шар, в котором выделяются внешний слой и внутреннее скопление клеток. Внутренняя часть состоит из тех самых вожделенных стволовых клеток. Они называются плюрипотентными; цельный организм из них не разовьется, как из тотипотентных, но они дают начало различным органам, чем и привлекательны для биомедиков. Сердце, мозг, легкие, почки – и далее по списку – изнашиваются и страдают от болезней. Можно было бы взять такие клетки и целенаправленно ввести их пациенту с патологией того или иного органа. Они помогут “отремонтировать” ту часть тела, куда их доставили. Это все, что следует знать о биологии стволовых клеток для общественных обсуждений. Но, как выяснилось, это было только начало.
Среди членов совета было немало католиков. Как и следовало ожидать, они с самого начала выступали против изучения стволовых клеток, поскольку такие исследования предполагают уничтожение эмбриона, а это противоречит доктрине церкви. Впрочем, даже не заглядывая в глубь многовековой истории церкви, вы увидите, что такое мнение зародилось лишь в конце 1800-х годов. Камнем преткновения стал вопрос о вселении души – на какой стадии развития плода это происходит? Церковный совет постановил считать критическим момент зачатия, а не срок беременности около трех месяцев, как утверждал в XIII веке Фома Аквинский.
Но все это не имело значения. Шел 2002 год. Важно было, что думают теперь католики в совете по биоэтике. И что думают евреи, антиклерикалисты, христиане других конфессий, республиканцы, демократы, либералы, консерваторы, женщины, мужчины, ученые, специалисты по биоэтике, гуманисты, юристы, врачи и кого еще мы забыли? Представители всех профессий и верований имели свое мнение и старались не упустить ни крупицы информации, представленной совету. К тому же за нами следила пресса, а мы выслушивали многочисленных экспертов, рассказывавших об исследованиях природы стволовых клеток, о том, что и как происходит при нормальном процессе слияния половых клеток. На этом бурном фоне мои прежние дартмутские занятия казались детсадовскими играми.
Погрузившись в процесс без всякой подготовки, я думал: будь что будет. Но вдруг понял, что и у меня есть собственное мнение. Конечно, раньше я не слишком глубоко задумывался на эти темы, что, впрочем, не означало моего полного равнодушия к подобным вопросам. Работа в совете показала мне, что размышлять о нравственных и этических проблемах – это и значит, по сути, быть человеком. Меня это хорошо встряхнуло. Уже недостаточно было просто сослаться на какие-то концепции. Что я могу сказать перед камерами о столь важном деле, как управление обществом? Какой должна быть нравственная канва? Не посягают ли исследования стволовых клеток на основы основ человеческой культуры?
Мы заседали и выслушивали разных экспертов более полугода, и в результате наметился целый ряд тезисов. В феврале, когда мы собрались во второй раз, с презентацией выступил выдающийся стэнфордский эксперт по стволовым клеткам Ирв Вайссман, ответственный за выпуск нового отчета Национальной академии наук о технологиях с использованием таких клеток. Перед заседанием мы обменялись любезностями и выяснили, что в 1961 году вместе учились в Дартмутском колледже. Тогда нам не довелось встретиться, поскольку через три месяца Вайссман снова вернулся в свою любимую Монтану. Он держался дружески и был абсолютно уверен в пользе исследований стволовых клеток.
В отчете Национальной академии наук
[211] была сделана попытка развеять связанные со стволовыми клетками мифы и провести границы между различными процессами – исследованиями стволовых клеток взрослых, исследованиями стволовых клеток эмбрионов, репродуктивным клонированием и так называемой пересадкой ядра соматической клетки
[212] (терапевтическим клонированием). Вайссман тут же ввязался в ожесточенный спор, который начал один из блюстителей христианской морали Гил Мейлендер. Профессор христианской этики из небольшого университета на Среднем Западе, Гил Мейлендер был обаятельным и саркастичным провокатором. У него вызывали беспокойство многие вопросы, по которым редукционисты вроде Вайссмана и гуманисты вроде него самого никак не могли сойтись. По сути, он утверждал, что в отчете Национальной академии наук для одного и того же понятия – человеческого эмбриона – использовалась разная терминология. Вот что Гил сказал Ирву:
В отчете Академии речь идет о двух, как утверждается, совершенно разных процедурах. Одна – репродуктивное клонирование человека, а вторая – трансплантация ядра для получения стволовых клеток. Допустим, нам предъявили две созданные в лаборатории клонированные бластоцисты X и Y. Нам не сказали, которая из них X, а которая Y, но сказали, что Х – это продукт первого процесса, а Y – второго, и попросили нас рассмотреть эти бластоцисты и определить, где Х, а где Y. На основании чего мы могли бы сделать выбор?
[213]
Эта перепалка заставила меня задуматься о противоречиях, а на самом деле о глубоком недопонимании, между двумя учеными. Если биологический объект – бластоцисту, полученную любым из двух способов, – имплантировать в матку, он имел бы шанс развиться в человеческий организм. Обе бластоцисты могли бы дать стволовые клетки для биомедицинских исследований. Все очевидно.
Вместе с тем Ирв смотрел на это совсем иначе, поскольку человек, который осуществляет репродуктивное клонирование или же терапевтическое, преследует совершенно разные цели. Парадокс в том, что редукционист Ирв считал, что бластоциста – это просто кучка молекул, ни в каком серьезном смысле не обладающая свойствами, присущими живому мыслящему человеку. Любой спелый помидор хорошего сорта можно размять и пустить на соус для пиццы или красиво порезать в салат. То, что с ним происходит, – дело рук и фантазии повара. Точно так же в намерения ученого не входит создать целый организм – проще говоря, дитя. Он хочет вырастить спасительные клетки, которые помогли бы больному человеку. Когда писался тот отчет, никто не помышлял о клонировании для сотворения детей. Как правило, ученые считали это опасным предприятием, чреватым разными угрозами. А кто-то был убежден, что жизнь дарует лишь Господь и в этот процесс вмешиваться нельзя.
