Часть четвертая
Уровни мозга
9
Уровни и динамика: в поиске новых перспектив
Новая идея прекрасна тем, что ты еще ничего о ней не знаешь.
Чарльз Таунс
В 2005 году я готов был в очередной раз начать все сначала, а где еще это делать, как не в Санта-Барбаре, откуда начался мой профессиональный путь? Сорока годами раньше я приобрел дом в Карпинтерии, приморском городе всего в двадцати минутах езды к югу от кампуса Калифорнийского университета, и он оставался моим. Теперь, при удачно сложившихся новых обстоятельствах, я был в полной боевой готовности – работа над новой книгой успешно продвигалась, атмосфера пьянила, и мне предстояло вернуться в дом, который я сорок лет назад самолично отстроил и обставил. В довершение всего моя родня в основном жила поблизости. Новый спонсор, Sage Publishing Company, пожертвовал университету крупную сумму на организацию центра по изучению разума – в общем, жизнь обещала массу удовольствия.
Семья у меня была большая, поэтому я изучил доступные мужчине шестидесяти шести лет университетские тарифы страхования жизни и решил застраховаться в частном порядке. Это оказалось гораздо дешевле, к тому же медработник выезжал на дом для необходимого обследования, что тоже было удобно. Быстренько снять электрокардиограмму, сдать кровь на анализы, и все дела – по крайней мере, я так думал. Спустя две недели мне позвонил страховой агент и сказал, что мою заявку отклонили. Почему – в компании объяснять не принято, что меня возмутило. Он перезвонил через несколько дней и вполголоса произнес слова, которые не хотел бы услышать ни один мужчина: “У вас ПСА шестнадцать”.
Раньше за моим здоровьем следили врачи из Медицинского центра Дартмут-Хичкок в Хановере. Они ориентировались на результаты исследований одного из лучших эпидемиологов мира, согласно которым получалось, что анализ на ПСА (определение концентрации простатического специфического антигена в крови) либо малоинформативен, либо вовсе не имеет смысла. Делать его или нет, врачи оставили на мое усмотрение. Я знал, как рассуждал тот эпидемиолог, и был с ним солидарен, поэтому десять критичных лет не сдавал кровь на ПСА – и вот получил шестнадцать. Тут все дело вот в чем. Располагая обширными данными обследований, эпидемиологи выяснили, что в среднем состояние пациентов с повышенным уровнем ПСА в результате медицинских вмешательств разного рода существенно не улучшается. Иными словами, нет резона проверять концентрацию этого антигена, поскольку, если она окажется повышенной, от лечения не станет лучше. Ключевые слова – “в среднем”. Загвоздка в том, что средний результат рассчитывается из индивидуальных, и кому-то, кто попадет в область высоких значений, лечение поможет. Уверяю вас, если вдруг у вас заподозрят рак предстательной железы, вы будете думать только об одном: “Когда наконец меня начнут лечить?!” Никакие объективные статистические доводы не перебьют мысль “Не сидите сложа руки, сделайте уже что-нибудь!”.
Мой племянник и тезка Майкл Скотт Газзанига, уролог, имел колоссальный научный и практический опыт. Он подробно обсудил со мной грустные новости и даже пообещал сделать мне биопсию у себя, в округе Ориндж. Незадолго до этого я слышал жуткие истории об одном знакомом, который схлопотал сепсис и чуть не помер после биопсии. Многие жаловались на сильную боль во время этой процедуры. Операция, лучевая и гормональная терапия, страдания и мучительная смерть от рака простаты – все эти ужасы сразу завертелись в моем мозгу. Майк успокоил меня и сказал, что провел больше трех тысяч биопсий, все без осложнений и абсолютно безболезненно. Это была хорошая новость. Плохая же заключалась в том, что, как он выяснил, дела мои были скверные, хуже некуда.
Майк сразу записал меня на прием к знаменитому хирургу-урологу Дональду Скиннеру из Университета Южной Калифорнии. Скиннер, мой ровесник, славился операциями на предстательной железе, он якобы творил чудеса. Помню, как он быстрым шагом вошел в смотровой кабинет с моими снимками и медкартами, широко улыбнулся и сказал без церемоний: “Боже святый, чем вы это заслужили?” Он разъяснил нам с женой все подробности и назначил операцию через месяц, а до нее – короткий курс гормональной терапии, чтобы предварительно уменьшить размер железы. Утром в день операции приехал Майк, чтобы присутствовать на ней; он хотел посмотреть, как будет колдовать Скиннер и, разумеется, поддержать меня. Ординатор вывез меня на каталке из предоперационной. Я что-то сказал Шарлотте, а проснулся уже в палате интенсивной терапии, не успев ничего понять, в окружении улыбающихся медсестер, которые заверили меня, что все прошло хорошо. Это было и странно, и чудесно одновременно. Мне взрезали живот и через щель длиной сантиметров в тридцать вытащили отсеченную предстательную железу. Через несколько часов, поддерживаемый медсестрами, я встал и немного прошелся. Морфин – штука мощная, но не менее эффективен оптимистичный настрой родных и персонала отлично организованной клиники.
На следующий день во время утреннего обхода доктор Скиннер проверил, как я себя чувствую. Как всегда бывает в университетских клиниках, его сопровождала свита интернов и ординаторов. Я не удержался от идиотского вопроса: “Сколько мне осталось?” Немного помолчав, Скиннер взглянул на меня и спокойно ответил: “Я вернул вас на нормальную кривую смертности”. Мы с Шарлоттой возликовали. Мы уже было решили, что, судя по результатам предоперационной биопсии, я протяну еще от силы года два.
Подобные события наводят на такие раздумья, которых я всячески стараюсь избегать, – о смерти вообще и преждевременной смерти в частности. Конечно, все мы знаем про смерть, мы теряем близких друзей и родителей. Но это знание никак не подготавливает нас к тому моменту, когда приходит наш черед. Настает твой час – и никакой философии или душераздирающей драмы, игры кончены.
Я смотрю на это точно так же, как большинство людей. Включили свет – выключили свет. Ты не узнаешь, когда его выключат, потому что будешь мертв. Ты не будешь тосковать по семье и друзьям, потому что будешь мертв, и нет смысла переживать из-за этого, пока ты жив. Другие будут тосковать по тебе, но, если они вдруг умрут, с ними будет все то же самое. Конечно, чего-то ты сделать не успеешь – ну и пусть, ведь ты умрешь и не будешь об этом думать. И так далее, все в том же духе. Если размышлять подобным образом, смерть перестает казаться такой уж страшной, а мысли о ней – выбивать из колеи. Жизнь заканчивается, как опадают листья с деревьев. Кстати, эти переживания неплохо подготовили меня к той чести, которой я неожиданно удостоился где-то через год после операции.
Перед Гиффордскими лекциями
В 2007-м я получил приглашение выступить через два года в Эдинбургском университете на Гиффордских лекциях. Я пришел в смятение и страшно обрадовался одновременно. По мнению Жака Барзена, Гиффордские лекции – это мероприятие для истинных ценителей и “высочайшая честь для ученого”. Эту традицию основал более века назад лорд Гиффорд, дабы рассматривать вопросы естественной теологии как научные, то есть “без ссылок и опоры на какие-либо предполагаемые исключительные явления или на так называемое чудесное откровение”. Это мне подходит! К тому же я имел два года на подготовку и все основания полагать, что теперь-то я проживу достаточно долго для того, чтобы выполнить обещание.
