За последующие пятьдесят лет исследований те первые представления об устройстве человеческого мозга углубились, их стали рассматривать в более широком контексте. Сейчас нам уже известно, что при локальной обработке информации мозг проявляет высокую специфичность. Мы знаем, что в мозге много разных модулей. Собственно, базовая стратегия мозга, не считая непосредственных механизмов когнитивного контроля, состоит в том, чтобы распределять любую новую нагрузку по модулям, которые могут работать более или менее автоматически.
Все это, конечно же, вновь возвращает нас к тому же вопросу: как во взаимодействии периферийных модулей рождается та изумительная психологическая цельность, которую все мы ощущаем? Что происходит – широкомасштабный и замысловатый обмен какими-то командами между модулями? Или это больше похоже на общество, где граждане (модули) общим голосованием создают демократию, которая возникает из результатов голосования и, в свою очередь, накладывает ограничения на действия голосующих? На ум приходит и другая метафора – оркестр.
Весной 2013 года меня попросили выступить с приветственной речью на ежегодной конференции Ассоциации психологических наук в Вашингтоне. Это мероприятие длится несколько дней, и его насыщенная программа включает немало докладов об экспериментах, в которых изучаются разные животные, проблемы поведения, мозга и общества. Четыре дня в потоке информации, в основном полезной. Я решил построить свою лекцию на метафоре оркестра, и тогда у меня в голове сложилась и накрепко засела одна фраза. Я обратился к аудитории со словами: “Работа мозга строится не столько на централизованном планировании, сколько на местных слухах”. При нынешней моде на микроблоги уже через несколько минут я оказался навеки связан этой фразой. Да уж, теперь надо было как-то объясняться. Я почувствовал себя примерно так же, как наш пациент Дж. У. с расщепленным мозгом. Моими поступками руководил обычно молчаливый процессор, который тихо просчитывал жизненные события, а тут вдруг решил выйти из тени перед большой аудиторией. Великолепно. Теперь мне надо было включить его в поток сознательной деятельности, а мой интерпретатор должен был все объяснить. Я постарался выступить как можно лучше и сказал примерно следующее.
Представьте себе, сколько в оркестре разных музыкальных инструментов, и чтобы получилась музыка, надо добиться слаженной игры. Музыканты владеют общим музыкальным языком и читают одинаковые нотные записи, но организовать их так, чтобы каждый вступал в нужный момент и с нужной силой, должен дирижер. На первый взгляд кажется, что музыканты никак не связаны друг с другом, но на самом деле их объединяет механизм обратной связи через дирижерский пульт – гигантский хаб координирует весь процесс. Если все делается грамотно, рождается музыка, услаждающая слух. Однажды я видел, как Скитч Хендерсон отобрал дирижерскую палочку у менее мастеровитого коллеги. Те же музыканты исполняли то же самое произведение под его руководством, но красота и радость прогнали из зала скуку. Музыканты находятся в жестких временны́х и пространственных рамках – каждый из них должен играть ту же мелодию в том же темпе на своем инструменте, извлекая из него звуки с помощью определенных частей тела. Причем игра в симфоническом оркестре требует слаженной работы всех музыкантов, даже если не видно признаков непосредственной связи между ними. Ключ к успеху, по-видимому, именно в согласованности действий всех локальных процессоров, каждый из которых выполняет свои функции на своем месте. Дирижер стоит за пультом, работая с оркестром, а как работает мозг?
Вместе с тем аналогия с оркестром согласуется с удобной линейной моделью, с тезисом о наличии командного пункта, откуда направляется работа всех прочих элементов. Чего-то очень важного в этой метафоре не хватает. Но потом я посмотрел видео с Леонардом Бернстайном – он величественно стоял перед оркестром, словно и не дирижируя вовсе. Его руки не двигались, музыканты делали свое дело, а он просто подбадривал их мимикой. Локальные процессоры – модули – включались и давали о себе знать ровно тогда и так, когда и как требовалось. Бернстайн не руководил игрой оркестра, а наслаждался ею. Что за чертовщина? Он вообще ничем не управлял. Оркестр играл совершенно самостоятельно! Но что-то же должно было происходить – так что именно? Выглядело все так, будто и впрямь действовало что-то вроде “местных слухов” – частных переговоров. Музыканты работали по отдельности, как детали часового механизма, осуществлялись только локальные взаимодействия, выполнялись локальные команды.
После моего выступления состоялся ужин, и за коктейлями Тед Абель, удивительно талантливый ученый, который занимается молекулярной нейробиологией, поведал мне, что он еще и кларнетист и играл во многих оркестрах. “Знаете, хотя дирижер и стоит прямо перед вами, самое главное – какие подсказки дают друг другу сами музыканты. Если взять кларнет, то легкие повороты головы и туловища вправо и влево во время игры подсказывают вашим коллегам, куда вы клоните. Будто вы что-то кому-то шепнули на ухо”, – сказал он.
Эта метафора заставляет задуматься о том, что прежняя теория последовательной передачи информации в мозге, возможно, изначально неверна. Может ли быть, что мозг действительно организован подобно старинной почтовой службе, когда корреспонденцию доставляли на почтовых лошадях с одной станции на другую и так до пункта назначения? Не думаю. Да, связи играют важную роль, и на этом держится вся история расщепления мозга. Да, специализированные зоны мозга выполняют свои особые функции, и на этом основаны современные исследования по нейровизуализации. Да, индивидуальные различия в способностях людей отражают различия в строении и функционировании мозга, а также в опыте. Но как все это работает? Какова архитектура системы, позволяющая производить все те удивительные действия, которые ежесекундно производит человеческий организм?
В более широком смысле для исследований мозга и разума я поставил бы этот вопрос во главу угла. Но как минимум одна проблема осложняет поиски ответа на вопрос о том, как модульная структура мозга порождает психологическую цельность, – сейчас у подрастающего поколения нейробиологов, как правило, нет необходимой практики, чтобы изучать подобную архитектуру. Нужны новые специалисты с новыми знаниями и навыками главным образом из инженерных областей науки. По счастью, находятся и другие люди с похожей точкой зрения на эту проблему, поэтому спустя два с половиной года, казалось бы, нескончаемого и бессмысленного бумаготворчества нам с коллегами удалось открыть в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре новую аспирантскую программу, цель которой – обогатить исследования в нейронауках подходами из области систем управления и динамических систем.
Николас Мейер, известный писатель, режиссер и сценарист нескольких эпизодов “Звездного пути”, недавно заметил, что Шекспир нигде в своих пьесах не давал сценических ремарок. Да и Иоганн Себастьян Бах тоже не оставлял указаний музыкантам. Оба величайших творца были глубоко убеждены в справедливости принципа “меньше значит больше”. Считалось, что зрители и слушатели сами должны вложить смысл в произведение искусства сообразно своему образу мыслей. Они должны переложить его на свою собственную историю и принять участие в творческом процессе. Мейер посетовал, что из современной жизни это почти ушло. Все теперь хотят, чтобы им всё разжевали и не надо было бы голову ломать.
