Честно скажу, добиралась туда, мысленно кроя свет, на чем он там стоит. Кустов — тьма, сам дом огромный, пока обойдешь — забудешь вообще, куда шел. Тропинок нет, а если и были, то давно заросли, садовые деревья — нестриженые, с ветками-клещами (будто бы монстры из детских страшилок), цепляющимися за волосы и одежду и, конечно, рвущими ткань. Сколько я так бродила — черт знает, но то, что выглядела не лучше, чем если бы меня столкнули в овраг, не сомневалась.
А когда вышла на открытое место (круг примерно метров пяти в диаметре), получила оплеуху.
Сначала (когда вышла, да огляделась) возникла мысль, что это место являлось маленьким островком уединенности в самом центре сада, куда приходили отдыхать, наслаждаться видом, ароматом цветов и плодовых деревьев. Но полученная оплеуха, да и земляная горка, которую я так и не идентифицировала поначалу, показали обратное.
Та самая горка оказалась зело подвижной, в секунды превращаясь в огромную гору (со всем тем, что в этой земле находилось) и за такое же время полностью сливаясь с окружающей поверхностью. Но на этом чудеса не заканчивались.
Позже, естественно, я поняла, что сама горка — это не ожившее и могущественное нечто, а всего лишь вместилище для духа Колыбели, которое он легко мог покидать.
Однако мне хоть и досталось за промедление, но усадили меня по-царски. Целую охапку сухой травы принесло ветром, вот на нее меня и водрузило чужой волей. И пока я пыталась отойти от увиденного (я про Илюшу), мне показали новое кино. Не сказать, чтобы радостное, не сказать, что воодушевляющее, зато честное.
О гибели Колыбели, о ее осквернении, о ее нетерпении вернуть утраченное в свое лоно — свою кровь, свою хозяйку или хозяина, без которых ей худо.
О том, как земля держалась века. И как с каждым годом ее чары слабели. О том, что дух устал звать. Звать и понимать, что его не слышат.
А Стейзи не слышала. Тут я абсолютно уверена. Кровь в ней спала, и проснулась лишь с моим повелением. Моей души в ее теле.
И мне же предлагалось сделать щедрое вложение — окропить своей кровью эту самую горку, принимая власть над Священными Землями, принимая помощь от старого духа, с которым я в итоге должна буду стать единым целым (не в том смысле, что в меня вселятся, а в том, что полностью предоставят всю свою силу в мое распоряжение).
В общем, мне без остатка предлагали себя и свой паршивый характер.
Согласилась ли я сразу? Нет. Какими бы шикарными перспективами ни обладала Колыбель, требовала она в обмен не меньшего. Считай, почти безвылазного нахождения на территории — дольше, чем на два вехимана, я отсюда уехать не смогу (во всяком случае, в ближайший ход). Абсолютной защиты святыни — того места силы, куда я дошла, пройдя заросший сад, и которое оказалось небольшой полянкой в лесу очень далеко от особняка (то есть мне, хоть умри, но пускать сюда корыстных, желающих наживы людей было нельзя). При этом я не должна отказывать тем, кто зайдет за границу моих владений, в помощи: кровом, хлебом, лечением.
Но были несомненные плюсы, которые и перевесили чашу моих сомнений. Уже сейчас дух, хоть и ослабленный, мог блокировать мою связь с сыном так, что тот не тревожился и спокойно спал. То есть ударь по мне кто — на нем это больше не отразится. Даже полученные мной в ходе поиска места силы ссадины от ударов ветками по лицу и телу на Илюше уже не отразились. И это была не моя заслуга, а духа.
Нет, поначалу меня, конечно, это испугало. Любое вмешательство в уже привычный ход вещей пугает. Однако я верила в то, что ни мне, ни Илье этот дух не причинит вреда. Не просто верила. Видела. Чувствовала. Да, меня шлепнули за долгое ожидание и сомнения, но это было, скорее, от отчаяния того, кто просто утратил всякую надежду.
А по сути, я и мои дети (нынешний и будущие) являлись сокровищами для этого духа и этой земли. И бонусов земля могла дать гораздо больше. А сейчас мне и требовался надежный оплот, крепость, в которой я буду чувствовать себя в безопасности.
Я согласилась и щедро полила кровью место, где была та горка. Так щедро, что в итоге меня уже ветром отнесло обратно на травяной стог, и уже там я переживала все прелести чужой силы, которая присосалась ко мне так жадно, словно я была тем самым живительным родником.
Впрочем, им и была.
А потом я наблюдала за тем, как резвился дух, получивший заряд бодрости. Носился он по полянке знатно — трава во все стороны летела, одумался только после того, как стожок подо мной почти рассыпался, и я шмякнулась на голую землю. Не больно, но ощутимо.
Я прикрыла глаза, прислушиваясь к себе. Не знаю, что за яблочко мне принесли (а съесть его пришлось), но я наконец-то перестала ощущать слабость. И попробовала сесть, что вышло очень даже успешно, голова не закружилась, и меня не повело. Значит, можно смело отправляться обратно, тем более что Илюша скоро должен потребовать еды.
На этот раз ветерок ласково прошелся по моим растрепанным волосам, задержался на губах и утянул из руки огрызок.
— Мне пора, хранитель, — сообщила я духу и медленно поднялась, разумно опасаясь делать резкие движения.
Честно, лучше бы молчала, потому что меня таким ураганом снесло и куда-то потащило, что просто ни вздохнуть, ни проморгаться! Мощный поток воздуха закружил аж до тошноты, нахлынувшей стремительно…
Впрочем, носило меня недолго, а выкинуло рядом с особняком. Мягко так приземлило на пятую точку, видимо, чтоб смогла отдышаться и не только…
Посидев минут десять с опущенной к коленям головой, я смогла и отдышаться, и успокоить разбушевавшийся организм.
— Не делай так больше, — хрипло попросила духа, все это время ласковым ветром поглаживающего мою спину. — Не делай или хотя бы предупреждай.
Что ответил дух?
А показал мне сына, который еще не открыл глаза, но уже начал просыпаться. Четко показал, гораздо лучше, чем в первый раз, никакой мути, абсолютно!
Мол, молчи, женщина, и беги кормить чадушко!
Глава двадцать третья
— Это уже переходит все границы! — я гневно уставилась на корни огромного дерева, у которых разворачивалась настоящая битва.
С коротким свистом между мной и деревом прошелся ветерок, как бы намекая, что я не права.
— С меня хватит! Я сказала: хватит! — рыкнула на духа, который наконец приобрел хоть и размытые, но различимые черты (этакий джинн, сотканный из слабого тумана). — Ты вытащил меня с поля ради двух дерущихся белок?! Белок!
И, пнув камушек, попавший мне под ногу, раздраженно добавила:
— За перезрелый орех!
Ветер взметнулся, а две дерущиеся белки уставились на меня.
— Хватит! Верни меня обратно! — потребовала я. — Я не стану ни у кого из них отбирать орехи! Пусть сами решают, кто из них делал запасы и чья тут заначка!
Все бы ничего, но в последние полтора месяца дух дергал меня постоянно и отовсюду, даже если я спала и видела десятый сон.
