Он даже полез смотреть, а не завалялось ли у нас мышки? Что совсем нет? Вот так всегда!
— Они просто все испугались и разбежались. Точно-точно, — утешала я будущего охотника. Впервые я сожалела, что у нас нет мышей! Я лично готова была принести ему эту мышь.
— А давай поохотимся на подушку? — предложила я, понимая, что от его величества в этом вопросе помощи ждать не приходится.
1.3
С одной стороны, я понимала, что один взгляд на принца причиняет ему мучительную боль. А с другой стороны, он, скрипя зубами, все равно о нем заботится. Хотя бы из-за политических мотивов.
— Смотри, — оживилась я, видя, как засверкали глаза ребенка. — Это — снежная степь… У нас тут еще снег идет… Да!
Кровать с подушками и одеялами действительно напоминала снежную равнину, на которой стоял еще неуклюжий охотник.
— А вот пасется … эм… подушка, — схватила я подушку. — Она еще ничего не подозре… Титикака! Ну в самом деле!
— А фто? — как бы спрашивал меня принц, кусая уже начинающую что-то подозревающую подушку.
— Нет, не так! — отцепила я принца от жертвы. — Подушка пасется на снежных просторах… Она тут …эм… крошки кушает… И не подозревает, какая пушистая опасность за ней … Титикака!!!
— Ну фто она пафефа так долфо! — смотрели на меня скошенные глаза, пока зубы держали подушку изо всех сил.
Я вспоминала, как охотится его величество.
— Так, смотри мама все покажет! — заметила я, беря на себя обязанности мамы.
Я встала на корточки, повела плечами и стала внимательно следить за подушкой. Изогнувшись, я подбиралась ней, стараясь сильно не шуршать…
— Нужно выждать момент, когда подушка будет меньше всего готова к кусь! — пояснила я, сплевывая волосы и припадая на руки. — Но нужно, чтобы она тебя не заметила! Если заметит, то она…
Подушка в моей руке сделала тык-дык в сторону моей попы.
— Она убежит! Понял? А теперь мама идет на охоту! — сглотнула я, занимая позицию. — Вот наша подушечка ничего не подозревает… И тут мама как бросится на нее, как схватит зубами и начнет терзать! Рррр! Ррр еее!
За спиной послышался странный звук. Словно кто-то медленно сползает по стене.
Я стояла на четвереньках на кровати, сжимая во рту уголок подушки. Разорванная подушка разлеталась перьями, а я смотрела, как медленно сиротеет государство, теряя в лице его величества, законного правителя.
— А мы тут… — смутилась я, тут же выплевывая подушку и пряча ее за спиной. — Мы тут охотиться учимся, да!
— Аррр! — послышался рык Титикаки. Он повторял все в точности, как мама.
— Я все понимаю, — послышался голос его величества, который как песец подкрался незаметно. — Но почему с криком: «Почеши окно тарелкой?».
— Ну, как бы… — смутилась я, видя как будущий узурпатор и диктатор, выронил жертву на пол. — Как бы это образно!
— Ры-ры-ры! — порычал Титикака на дядю, показывая, как научился охотиться на ничего не подозревающую подушку. Пока еще ни одной подушке не удалось скрыться. Но одна только что дала отпор, который к чести принца раззадорил его. С писклявым рыком он бросился на «убегающую» подушку и повалил ее на кровать, взглядом показывая, что это — его добыча!
— Еще раз? Вы что? — послышался голос его величества. Его глаза были квадратными. Титикака дорывал подушку, празднуя триумфальное завершение охоты.
В глазах его величества стоял ужас.
— А что не так? — удивилась я. — Мы следили за подушкой, мы ее нашли и победили!
— Это позор! — послышался рык. Принц решил поохотиться на меня и укусил за пятку. И тут же устыдился. И снова куснул.
1.4
— Да, и учить его должен тот, кто умеет! — заметила я. — А не няня, которая два раза в жизни охотилась на осу и один раз на мышь.
— За мной, — послышался голос. — Я тебе покажу, как мы охотимся!
— Ваше величество! — в один голос вскрикнули волки, с тревогой глядя на меня. — Вы сошли с ума! Она же человек! Девушка! А где мы еще найдем такую няню? Одумайтесь!
— За мной.
Голос был тих, а его величество смотрел на меня в пол оборота. Холодные глаза не сводили с меня взгляда.
— Хорошо, — прошептала я, глядя на волков. Бородатый с тревогой смотрел мне вслед.
— Я не думаю, что он… — начал бородатый, но взгляд его величества заставил его умолкнуть и вернуться к брату.
Я шла следом, видя, как роскошные одежды подметают пол. Белоснежный мех струился с его плеч, пока я с замиранием сердца следовала за ним. «Без паники!», — делала я глубокий вдохи.
— Боишься? — послышался тихий голос. На меня снова смотрели в половину оборота. Его величество даже остановился.
— Нет, — выдохнула я, сглотнув.
— Зря, — улыбнулось его величество, заставив меня расширить глаза от ужаса. Он в своем уме? Он действительно собирается на меня охотиться?
Дверь раскрылась передо мной. Я краем глаза посмотрела на непроницаемое лицо, видя почти полностью темную комнату. Только в самом центре был свет.
Я осторожно вошла, осматриваясь по сторонам. Мурашками по коже я ощущала взгляд из темноты. Но не могла понять, откуда он исходит. В комнате царила такая тишина, но она была обманчива.
Обернувшись на звук закрывающейся двери, я не увидела силуэта.
Я инстинктивно чувствовала, что в комнате затаился охотник. А я — всего лишь маленькая жертва. Только вот где же он? Мой взгляд скользил по темноте, когда мне вдруг казалось, что я слышу шум. Сердце бешено колотилось, когда я поворачивала голову.
Он может быть где угодно… Сердце билось в горле, когда я чувствовала, что за мной внимательно следят.
Ни единого шороха, ни шелеста. Ничего, что могло бы выдать присутствия еще кого-то. Кто-то мог подумать, что комната пуста, пока не почувствует взгляд затаившейся смерти.
Пожирающий взгляд из темноты чувствовался где-то на уровне первобытных инстинктов. Хотелось бежать, прятаться, но любой шаг в темноту мог стать последним.
Я стала вращаться на месте, чтобы не стоять спиной. И мне всегда казалось, что он за спиной. Где же он? Глаза привыкли к полумраку. Я различала очертания вещей, но не видела его. Может быть, он замирал, когда я смотрела на него.
Когда я повернулась еще раз, я почувствовала, как меня сметают на пушистый ковер. Я успела только крикнуть, как тут уже лежала на ковре, откинув голову.
Глава семнадцатая. Церемония Имянаречения
Мою шею держали огромные челюсти. Они держали, но не сжимались. Ровно настолько, что его клыки едва касались моей кожи.
