– Есть.
Я отчего-то испугалась. Мурашки пробежали по телу, а сердце замерло.
– Что есть? – быстро приблизилась и присела рядом с ним на корточки.
Демид находился как раз рядом с заваленным поворотом. Он постучал ладонью по стене в самом ее низу, а потом посветил на этот участок. Я приблизилась, щурясь. А потом посмотрела на Мазурова.
– И что это?
– Это часть знака, – охотно пояснил он, – перевернутая пятиконечная звезда, заточенная в пятиугольник и круг.
– И что значит этот знак? – повернула я к Демиду лицо. Он дернул бровями и ответил:
– Это символ той самой группировки, что занимается опечатыванием демонов.
Я немного поглазела на Демида, потом еще на знак, и снова на Демида.
– И что это значит? – спросила в итоге.
– Это значит как минимум то, что я был прав, и события прошлого связаны с настоящим. Вопрос – как.
– Ты думаешь, моя мама могла быть связана с этими чокнутыми? – я отчего-то перешла на шепот, а еще почувствовала себя не в своей тарелке.
До этого момента все происходящее казалось ну если не глупостью, то несерьезным, а теперь темная пещера, промозглость, таинственные знаки на стенах… Мозг человека, видимо, так устроен, что может в один момент переключиться с одной программы на другую, хотя по факту вокруг ничего не изменилось.
Можно идти по лесу и наслаждаться природой, а потом подумать о маньяках и тут же почувствовать желание обернуться, ускорить шаг, выйти туда, где люди. Хотя маньяка никакого и нет вовсе, но мозг воспринимает даже мысль о нем как угрозу, от которой надо избавиться и активизирует под это тело и внимание.
Вот и у меня сейчас случилось то же самое. Я задала вопрос и оглянулась в сторону выхода, он тонул за поворотом в темноте и сюда долетала слабая полоска света. Прислушалась: тихо. Перевела взгляд на Демида, он осматривал заваленный проход.
– Вполне вероятно, в этих пещерах проводили оккультные обряды, этот знак мог быть вроде путеводительного, чтобы дойти до нужного места и не потеряться. Сколько тебе было лет, когда их засыпали?
Я пожала плечами.
– Точно не помню, лет десять-двенадцать. Можно посмотреть в интернете.
Демид только задумчиво кивнул, поднимаясь с корточек.
– Думаю, здесь нам нечего больше делать. Уверен, если где-то есть ритуальные записи на стенах, до них уже не добраться.
Мы молча покинули пещеру, оказавшись на свету, я сощурилась на несколько секунд, привыкая и все-таки осматриваясь, как будто всерьез ждала опасности. Мы двинули в сторону машины, когда я додумалась спросить:
– Ты вроде говорил, что ничего про этих оккультных ребят не знаешь? А тут такая деталь: целый знак.
Мазуров бросил взгляд в мою сторону.
– Я же говорил, что общался со стороной света.
– И что, они тебе прислали техническую информацию?
– Нет, конечно. Я сам полюбопытствовал.
– Она в интернете лежит в свободном доступе? – съехидничала я. Демид вздохнул, усаживаясь за руль.
– Давай отложим этот разговор до обратной дороги, ладно?
– А мы что, не домой? – удивилась я.
– Заедем в деревню с той стороны от пещер, местные могут что-нибудь рассказать. Логично предположить, что они знают эти места лучше других.
Логично, потому я решила пока помолчать. Хотя вопросы имелись. По-любому Демид знает больше, чем рассказывает. И про этих оккультистов, и возможно, про пропажу кольца. Сказать-то можно было что угодно, подтвердить некому. Интересно, где сейчас находится Алина? И приведут ли наши поиски к ней? А то я вообще уже не понимаю, если честно, куда мы бредем.
Деревня оказалась поселком городского типа, дома были двухэтажные, но многоквартирные. Мы бросили машину и прошлись по главной улице, которую определили наличием на ней парочки магазинов. Народ поглядывал на нас косо.
– И к кому тут обращаться предлагаешь? – поинтересовалась я.
– Давай в магазин зайдем.
Продавщица с пышной химической завивкой цвета баклажан слушала нас с хмурым выражением лица.
– Это вам к Игнатьичу надо, – ответила в итоге. – С тех пор, как пещеры засыпали, туда никто из наших не ходит.
– А где найти его? – спросил Демид.
Дама развернулась к прилавку, взяла с него бутылку коньяка и поставила перед нами.
– Без бутылки он говорить не будет, – пояснила нам.
– Понял, – Демид широко улыбнулся. – Тогда дайте вон тот коньяк, – он указал на дорогой, – и закуски какой-нибудь.
Дама только пожала плечами, мол, хозяин барин, вернула дешевый коньяк на место и не спеша собрала заказ. Честное слово, не спеша – это слово не отражало того, насколько медленно она все делала. Человек-ленивец – новый подвид.
Наконец она бухнула пакет на прилавок и, приняв деньги, сказала:
– Пройдете магазины, завернете налево, там пролесок, увидите три больших березы и кустарник, там алкаши и сидят. Игнатьич должен быть там, но если что, спросите, вам точно скажут.
– Весьма благодарен, – Демид кивнул, аки герцог какой, и, взяв пакет, потопал на выход, я засеменила следом.
– Зуб даю, этот Игнатьич попросит денег.
– Немаловероятно, – кивнул Демид.
– Тогда к чему все эти закуски и коньяки?
– К тому, что если он отравится паленым алкоголем, я буду знать, что это не на моей совести.
– Практично, – заметила я. Несколько шагов мы прошли в молчании, потом Демид вдруг заговорил:
– Мой дед был алкоголиком. Он прошел войну, говорил мало, пил много. Его никто не винил, не ограничивал. Никто в общем-то не хотел знать, слава богу, через какой ад он прошел. Главное, что был жив, и ладно. Он не был в оккупации, но воевал в польской армии, образованной на западе, потом попал в Россию. Женился после войны, бабка была русская, военная медсестра. Вернулись в Польшу, и тогда-то его накрыло. Бухал по-черному. Умер рано, матери моей было всего шестнадцать. У нее с отцом были сложные отношения, честно сказать, она его терпеть не могла именно за то, что пил. Не понимала, зачем бабка за него замуж пошла, она моложе была его лет на десять… Мне кажется, бабка тоже его не любила. Просто время такое было, мужиков после войны осталось мало, на вес золота. Вот и вышла за него… Бабка была другой породы, кремень, могла любого в бараний рог согнуть. Военное поколение… Эта история вызвала у меня интерес к моей родословной, – Демид улыбнулся краем губ, бросив на меня взгляд. Я молчала, как мышка, интересно же было узнать о нем больше, тем более человек сам рассказывает. – Почему так, почему сошлись именно эти люди, кто они были, и что было раньше, с их родителями, какая там история. Понимаешь? Это сейчас прошлое – просто строчки в архивах, но за каждой строчкой своя история, своя боль, свое счастье. И в этом самый большой кайф поисков, а вовсе не в том, что откопать себе дворянский титул.
