— Если тебе нехорошо, подожди, я сейчас приму душ и приготовлю завтрак. А если ты просто встала не с той ноги, то хотя бы включи чайник, — он невозмутимо развернулся и направился в душ. А Динка лишь рот открыла от такой наглости.
Да если бы он о ней беспокоился, то уже давно завтрак приготовил. А вдруг она раньше бы проснулась? Смотри, какой заботливый папочка, о ребенке он переживает…
Но потихоньку воинственный пыл спал, и к тому времени, как Макс вышел из душа, Динка заварила чай и даже сварила этому бездушному гаду кофе, благо, варила кофемашина, она лишь пальцем ткнула.
— Я не сильно тебя буду нервировать, если позавтракаю здесь?
— А что, ты можешь позавтракать на улице? Или в каптерку к охранникам пойдешь? — Динке все еще хотелось с ним поругаться, но у нее ничего не получалось.
— В какую каптерку? — удивился Максим, доставая сыр и ветчину из холодильника. — Ты что будешь?
— А творог есть? Я так и знала, — она обрадовалась, что можно устроить разнос из-за творога, но сегодня ей совсем не везло, Максим достал упаковку сладких сырков.
— Так что за каптерка, Дина? Охранники живут во флигеле, вот же он, слева, — Макс подошел к окну и указал Динке на «летнюю кухню». — Там три комнаты.
— Я думала это местный дворец культуры или супермаркет. А у тебя там охранники живут.
Но и это не сработало, Макс лишь усмехнулся и принялся за еду. Динка сама не понимала, чего добивалась. Чтобы он замучился с ней и отправил ее домой? Так не отправит, дураку ясно. Или чтобы не приезжал? Так она совсем одичает в этом доме. Чтобы лез обниматься и признавался в любви? Вот это ей точно не нужно, уже обнимался и признавался, ни к чему хорошему это не привело.
Динка сама от себя устала. Скорее бы уже ребенок родился, она очень надеялась, что малыш будет занимать все ее время, и на глупые размышления его точно не останется. Тем временем Максим поднялся из-за стола.
— Спасибо, было очень вкусно, — а затем все испортил, негромко добавив чуть изменившимся голосом: — Я впервые позавтракал дома за последние полгода, спасибо тебе, Динка.
Он поцеловал ей запястье и быстро поднялся наверх по лестнице — там была гардеробная, все правильно, он же не поедет в город в армейских штанах. А она чуть не разревелась, с одной стороны терзаемая злостью за то, что он по-прежнему бередит ей душу, а с другой стороны, тем трепетом, что вызвал у нее этот осторожный поцелуй.
Впрочем, к тому времени, как Максим спустился вниз, она уже совсем успокоилась, и они достаточно холодно простились друг с другом. Но все же Динка не смогла удержаться, чтобы не посмотреть в окно, как он выруливает со двора, а Макс, конечно же, не мог этого не заметить.
Глава 19
Чередой потянулись дни, похожие друг на друга, как близнецы, сливаясь в одну сплошную полосу. Серую и беспросветную, как небо, который день нависающее над домом. Динке порой казалось, что сам дом заслоняет от нее солнце, да и вообще саму жизнь, такими скучными и однообразными казались ей дни.
Она никому не сказала о смене своего статуса с замужней женщины на разведенку — их очень быстро развели с Тимуром, хотя чему удивляться, зная кто ее бывший муж и нынешний… Кто? А пес его знает, кто Максим ей теперь. О женитьбе он больше не заговаривал, да он вообще с ней почти не разговаривал, точнее она с ним, но суть дела от этого не менялась.
И Динка лишь только представляла, как начнет мекать в трубку, пытаясь объяснить маме или подругам, что она больше Тимуру не жена, потому как ребенок на самом деле не его, а Максима, с которым они живут по соседству в одном дворе, ей самой становилось дурно. Ничего. Когда-то же она сбежит от Макса, и тогда все встанет на свои места. А пока всем говорились заготовленные шаблонные фразы по типу «У меня все хорошо».
Максим тогда сразу отвез ее к Тимуру на квартиру, где она смогла собрать свои вещи, с Тимуром они так и не увиделись. Квартира показалась Динке совсем чужой, впрочем, таким оставался для нее и дом Максима. Слишком большой для нее одной, потому что Макс по-прежнему ночевал во флигеле, а в последнее время и вовсе стал уезжать на ночь в город, и она тогда давилась слезами в подушку от обиды.
Зачем запирать ее в доме среди леса, — ладно, не то, чтобы совсем леса, здесь просто росли сосны, а дальше тоже шли дома, и поселок выглядел достаточно обжито, — если сам не удосуживался уделить ей хотя бы час в день?
Он приезжал каждый вечер, привозил продукты, спрашивал о самочувствии и… Все. Дальше или уходил во флигель, или возвращался в город. Возможно она слишком часто повторяла, что не желает его видеть, и что у нее неизменно портится настроение от одного его вида, а о том, что ей все равно, где он будет жить, пожалуй, и вовсе говорить не стоило. С другой стороны, разве ей есть что терять?
Когда пришло время ехать в клинику на очередной прием и УЗИ, она заранее попросила охрану отвезти ее в город, но те сразу донесли Максу, и он повез ее сам, еще и в кабинет попросился с ней зайти. Динка не разрешила бы, конечно, потому он у нее и не спрашивал, а спросил у докторицы, улыбаясь ей ослепительно и обезоруживающе. Та сразу приосанилась и тоже разулыбалась, Динку так и подмывало спросить, не лишняя ли она в кабинете и не стоит ли ей выйти подождать в коридоре.
Макс вообще со всеми был крайне любезен и приветлив, кроме нее. С ней он был вежлив и предупредителен, не более, а ей из-за этого проклятого гормонального обострения как раз хотелось гораздо большего, чем вежливость и предупредительнось. Ей хотелось, чтобы Максим о ней заботился, волновался, а то вся его забота сводилась к одному: «Дина, ты сегодня гуляла?», «Дина, ты уже ужинала?»
Доктор-узист развернул к ним монитор, и Динка могла видеть, какой уже большой у нее вырос сын, она улыбалась, а Максим наоборот сидел какой-то застывший, по его лицу ничего нельзя было разобрать, а потом протянул руку и осторожно прикоснулся к монитору. А Динка снова расстроилась, разве там его ребенок, в мониторе? Он у нее в животе, но Максим к животу не притрагивался, возможно, конечно, он просто остерегался трогать Динку.
Зато без конца пялился на ее грудь, когда думал, что она не видит. А ей тогда тоже обидно становилось — не на нее саму, не на лицо, не на живот, а именно на грудь, которая выросла, наверное, уже размера до пятого, и с такой грудью вкупе с животом Динка ощущала себя атомным ледоколом.
Докторица отправила их на контроль сердцебиения, Динка уже знала, что у ее ребенка сердечко бьется в два раза быстрее, а Максима предупредить забыли. Он побелел и чуть не упал со стула, а потом сидел с очень странным видом, пока врач, делавший замеры, не догадался.
— Папа, что ж вы не дышите совсем, выдыхайте, а то нам еще вас откачивать придется.
И Макс правда шумно выдохнул. А потом Динку чуть ли не на руках собрался в машину нести, только все это молча, хоть бы слово сказал, хоть какую-нибудь незначительную мелочь, например, что он ее любит и не представляет себе без нее жизни. Ну хорошо, их обоих любит. Но Максим ничего такого говорить не стал, и Динка не позволила ему носиться с ней по клинике. Он отвез ее домой, как-то по-особому на нее смотрел, а потом бродил вокруг дома почти до ночи, она наблюдала в окно, так совпало, что ей в тот вечер не спалось. И снова ночевал во флигеле.
