– Я должна была помыть полы наверху, но меня никто не предупредил, что в палатах могут быть пациенты! – заголосила девочка. Она в отчаянии посмотрела на воду, разлившуюся на половину палаты. – Боже милосердный, если сестра Эмерентия узнает…
Я слезла с кровати и помогла ей вытереть лужу. Дело шло очень медленно – мы собирали воду двумя тряпками, которые выжимали в ведро.
– Ты боишься сестру Эмерентию? – осторожно спросила я.
– Сестру Эмерентию боятся все! Даже доктор Хагман. Хоть он и главный врач, а здесь всем распоряжается сестра Эмерентия. – Увидев, что я помогаю ей вытирать лужу, девочка повеселела. – Кстати, как тебя зовут? – спросила она.
– Стина.
– А меня – Кристина! Ты откуда?
– Из Гельсингфорса.
– О! – воскликнула Кристина, и на её лице появилось мечтательное выражение. – Никогда не бывала в Гельсингфорсе. Там правда очень красиво?
Я задумалась. Улица Шёмансгатан на самом деле так себе, но липовый парк Эспланада и дома вокруг Сенатской площади очень даже хороши. Просто я никогда об этом не думала.
– Да, там довольно красиво.
– Могу себе представить. А я живу совсем недалеко отсюда, на хуторе Брюксбакке. Отец разводит лошадей, мать работает на маслобойне. Хутор у нас большой. Но я мечтаю стать медсестрой! Только сперва надо попасть в институт, а это, поверь мне, нелегко. Ты хорошо читаешь?
– Ну да.
Этим своим умением я по праву гордилась. В школу я давно уже не могла ходить, но вместо этого, лёжа в своей постели на кухне, читала всё, что попадётся. Братья и сёстры приносили мне газеты, брошюры и листовки, да ещё наш учитель Франссон посылал мне свои книги, разрешая взять их на время. Очень любезно с его стороны. Так что за то лето, когда почти всё время лежала в постели и кашляла, хотя бы читать я научилась очень хорошо.
– Эх, если бы я лучше умела читать! – вздохнула Кристина. – Чтобы стать медсестрой, надо столько всего знать! А я вот только полы умею мыть, да и то плоховато, как ты заметила. А кто тебя лечит – доктор Функ?
– В основном доктор Хагман.
– Жаль. Доктор Функ такой красивый, тебе не кажется?
– Да, пожалуй.
– Будем надеяться, скоро появятся новые доктора. До пожара их было целых пятнадцать!
– Так ты работала здесь и до пожара?
– А как же! Но, слава богу, меня не было в тот вечер, когда тут заполыхало.
– А что, горел весь санаторий?
– Нет-нет, только восточный флигель. Но дым разнесло по всему зданию, и санаторий пришлось закрыть на проветривание. Восточный флигель до сих пор заперт. Какое счастье – я никогда в жизни не осмелилась бы мыть там полы.
– Почему?
Кристина закатила глаза от страха и возбуждения:
– Из-за них, конечно! Из-за тех, кто остался в здании и не смог выбраться, когда начался пожар.
Я сглотнула.
– Их было много… тех, кто сгорел?
– Не сгорел, а задохнулся в дыму. Разве не ужас? Приехали сюда ради свежего воздуха – а в результате умерли от ядовитого дыма.
– Как страшно.
Не знаю почему, но я испытала облегчение при мысли, что те, кто погиб на пожаре, умерли от дыма, а не от огня. Для того, кто уже умер, это не имеет значения, но я ужасно боялась пламени. Хуже судьбы не придумаешь. Лучше уж задохнуться. По крайней мере, мне так казалось.
Внезапно Кристина вздрогнула:
– Ой, что-то я заболталась, мне ведь ещё несколько отделений нужно убрать! Пора идти работать дальше.
Тут у меня мелькнула мысль, что Кристина, наверное, знает санаторий не хуже Рубена. Может, всё же спросить?
– Кристина, постой-ка: двадцать третье отделение – это где?
Кристина, которая тем временем уже начала собирать свою швабру и тряпки, замерла и с изумлением уставилась на меня:
– Двадцать третье отделение? Но почему ты об этом спрашиваешь?!
– Не важно. Просто скажи – далеко туда идти?
– Двадцать третьего отделения больше нет. Это одно из отделений восточного флигеля, которое сильно пострадало от пожара. Но сейчас мне и правда надо бежать. Пока, Стина! И спасибо за помощь!
Кристина прогромыхала по коридору и нырнула в следующую палату. А я так и осталась стоять, совершенно сбитая с толку.
В тот вечер я долго не могла заснуть. Меня не покидало очень странное чувство.
Наверняка всему найдётся разумное объяснение. Во-первых, я могла неправильно расслышать. Может быть, Рубен вовсе не говорил, что лежит в двадцать третьем отделении, а назвал тринадцатое, или седьмое, или какое-нибудь ещё. Или он разыгрывает меня, что тоже вполне возможно.
Но всё же… Что-то заставило меня поёжиться, хотя я и так уже замёрзла. Почему Рубен никогда не появляется днём? Мне не каждый день разрешают выходить в парк, но в те дни, когда меня не выпускают, я обычно сижу и подолгу смотрю в окно. Теперь мне удаётся, встав на скамеечку, вскарабкаться на подоконник, и я подолгу просиживаю там. Я видела других пациентов, медсестёр и автомобили, подъезжающие ко входу. Но Рубена я никогда не видела. А выглядел он здоровее меня, значит, его должны хоть иногда выпускать погулять.
Мне снова стало казаться, что Рубен мне просто приснился. Но разве можно дважды увидеть один и тот же сон… Или я так схожу с ума?
Чтобы отвлечься, я написала письмо домой. Рассказала немного о пожаре и обо всех ваннах, стоящих в помывочной. А в конце приписала:
Я бы очень порадовалась, получив от вас ответ, чтобы знать, как у вас дела.
Странное дело – из дома мне не прислали ни одного письма. Но, вероятно, случилось то, что я и предполагала, когда ехала в санаторий «Малиновый холм». Матушка, сёстры и братья начали привыкать к тому, что меня с ними нет. Может быть, они уже стали меня забывать? Ну и хорошо: значит, они не так расстроятся, когда я умру. Но всё равно – маленькое письмишко меня бы очень порадовало.
10
Восточный флигель
Дни в «Малиновом холме» всё больше сливались в один. Они были похожи друг на друга как близнецы. Я просыпалась, ела, отдыхала, меня осматривали, потом я снова ела, отдыхала, меня мыли, и я ложилась спать. Иногда мне разрешали немного погулять, иногда доктор Хагман или доктор Функ решали, что я плохо себя чувствую и выходить мне не стоит.
Здоровее я не стала – скорее наоборот. Теперь я кашляла ещё больше, чем раньше, и стала очень быстро уставать. Но когда через несколько дней я снова написала письмо родным на Шёмансгатан, им об этом я ничего не рассказала. Я рассказала про лифт и богатых дам, дышащих воздухом, лёжа на веранде, хотя они вовсе не больны.
