В начале 1880-х гг. в Панаме на те же комариные «грабли» наступили французы, основавшие Всеобщую компанию Панамского межокеанского канала. Ее возглавил опытный французский предприниматель Фердинанд де Лессепс, под руководством которого ранее был прорыт Суэцкий канал. Но Лессепс, привыкший к засушливому египетскому климату, не учел, что во влажных джунглях Панамского перешейка строителям придется иметь дело с полчищами комаров, разносящих болезни. Из-за этого умерло около трети рабочих, и предприятие Лессепса обанкротилось. Поскольку компания успела привлечь средства сотен тысяч заемщиков, ее крах, вошедший в историю как «панамская афера», привел к одному из крупнейших политических кризисов за всю историю Третьей республики. И никто не предполагал, что в произошедшем надо винить не только проворовавшихся чиновников, но и комаров. Причиной малярии и желтой лихорадки тогда считались болотные миазмы. Только в 1897 г. кровососущий «преступник» был разоблачен усилиями шотландских колониальных врачей Рональда Росса и Патрика Мэнсона. После этого с комарами началась беспощадная война: тысячи гектаров леса в районе строительства канала выжигались, болота с комариными личинками осушались, и в 1913 г. Панамский канал был наконец построен, но на этот раз уже на средства американского капитала.
По другую сторону океана, в Субсахарской Африке, малярийные комары, подобно энцефалитным клещам в сибирской тайге, играли роль экосистемного иммунитета, при помощи которого девственная природа сдерживала проникновение чужаков. Хотя на африканском побережье европейцы обосновались еще во времена Васко да Гамы, из-за комаров их продвижение вглубь континента началось лишь в первой половине XIX в., когда французские химики Жозеф Каванту и Пьер Пеллетье выделили хинин из коры хинного дерева, наладив производство первого эффективного препарата против малярии. Коренных же африканцев от малярии защищала мутантная форма гемоглобина S, вызывающая развитие серповидноклеточной анемии. Из-за него меняется форма эритроцитов и снижается их способность транспортировать кислород, но зато повышается устойчивость к малярийным плазмодиям – возбудителям малярии. Можно упомянуть и менее известные генетические «отметины», которые на жителях Африки, Средиземноморья и Юго-Восточной Азии оставило длительное соседство с малярийными комарами: гемоглобины C и E, талассемия (анемия Кули), дефицит глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы… Это редкий пример того, как насекомые на пару с возбудителями болезней непосредственно повлияли на геном человека. Кстати, отсутствие всех этих противомалярийных мутаций у американских индейцев считается одним из главных аргументов в пользу того, что малярия в Новый Cвет попала лишь в эпоху Великих географических открытий
[175].
Перечень жертв малярийного плазмодия (род Plasmodium) не ограничивается человеком. Помимо пяти видов плазмодия, опасных для нас с вами, существуют еще виды, живущие в крови самых разных млекопитающих, птиц, ящериц и змей. Малярийные плазмодии относятся к гемоспоридиям – так называется отряд простейших, включающий внутриклеточных паразитов, внедряющихся в эритроциты и лейкоциты. Кровососущие двукрылые – это самые главные разносчики гемоспоридий в природе. Иногда они могут передаваться также через укусы клещей и пиявок, но двукрылые распространяют болезнь гораздо более эффективно, ведь они умеют летать. Во всех, кого кусают двукрылые, от лягушки до человека, живут и гемоспоридии. Малярийные плазмодии переносятся только комарами-кулицидами (Culicidae), а вот гемоспоридии, относящиеся к другим родам и семействам, передаются также при посредничестве мокрецов, мошек, мух-кровососок и слепней. Откуда же взялось все это воздушное воинство двукрылых кровопийц?
* * *
Кафедральный собор, вздымающийся над Страсбургом, столицей Эльзаса, на 140 м, долгое время удерживал звание самой высокой постройки в мире. Это готическое чудо света построено из розового песчаника, который в зависимости от времени суток и освещенности меняет свой цвет, становясь то красноватым, то золотистым, то серым. Такой песчаник называют вогезским, потому что его добывают в Вогезах – невысоком горном хребте, расположенном на территории Эльзаса и Лотарингии. Этот регион, находящийся во франко-немецком пограничье, не раз переходил из рук в руки, как и Страсбургский собор, который оспаривали друг у друга лютеране и католики. Вот так и получилось, что палеонтолог Луи Гровожель (1902–1987), уроженец Лотарингии, родился подданным Германии, а умер гражданином Франции. Надо сказать, что палеонтологом Гровожель был только в часы досуга: основное время он посвящал семейному бизнесу – металлургическому производству. Выкроив денек-другой, Гровожель брал геологический молоток и отправлялся в Северные Вогезы лазать по старым карьерам. Здесь многие сотни лет добывали вольциевы песчаники – особую разновидность вогезского песчаника, использовавшуюся для изготовления мельничных жерновов. Вольциевы песчаники переслаиваются глинистыми породами, в которых прекрасно сохранились растения и животные, жившие около 240 млн лет назад, в самом начале среднего триаса. Тысячи окаменелостей из этих слоев постепенно заполняли комнату за комнатой во вместительном особняке Гровожеля в центре Страсбурга. Самой ценной находкой среди них оказались отпечатки древнейших двукрылых, одно из которых в честь хозяина коллекции в 1994 г. было названо гровожелией (Grauvogelia).
Когда двумя столетиями раньше в Страсбурге жил Иоганн Гёте, его не на шутку донимали отдаленные потомки гровожелий – рейнские комары. Чтобы защититься от них, поэту приходилось носить две пары чулок: сверху нитяные, а под ними кожаные. Раздосадованный этими кровососами, Гёте как-то заметил знакомому пастору, что уже одно их существование заставляет сомневаться в благости Творца. На что получил ответ: «Комары и прочие зловредные насекомые, наверное, возникли лишь после грехопадения наших прародителей, если же были еще в раю, то там только приятно жужжали, но не жалили». Как ни странно, пастор был прав: двукрылые действительно сделались кровососами далеко не сразу. Самые ранние бесспорные находки кровососущих групп двукрылых датируются лишь началом мелового периода (рис. 9.1). Почти 100 млн лет отделяет их от гровожелий и других представителей этого отряда, живших в конце триаса. Почему же двукрылые так долго не решались сесть на кровавую диету, хотя наземные позвоночные всегда были у них под рукой (точнее, под лапкой)? Даже если древним мухам и комарам не хватало птиц и млекопитающих (последние, впрочем, появились еще в позднем триасе, одновременно с двукрылыми), они могли бы нападать на разнообразных амфибий и рептилий, как периодически делают это и сейчас
[176].
