От подобных примеров веет экзотикой, из-за чего может сложиться ошибочное впечатление, будто энтомофагия – это что-то предельно далекое от нашей культуры. На самом деле, чтобы поглядеть на энтомофага, достаточно зайти в любой православный храм. Просто поднимите глаза на иконостас, и рядом с иконой Христа над Царскими вратами вы увидите икону, изображающую человека с косматой бородой и длинными всклокоченными волосами. Это Иоанн Креститель, который, согласно Евангелию от Матфея, жил в пустыне, где «пищею его были акриды и дикий мед». Многим толкователям было не по себе от мысли, что почитаемый пророк мог брать в рот насекомых, и они пытались доказать, будто под словом ἀκρίspanδας в евангельском тексте имелись в виду стручки рожкового дерева. Но современные библеисты уверены – речь в этом фрагменте идет о саранче. Семейство настоящих саранчовых по-латыни так и называется – акридиды (Acrididae)
[409]. Кстати, в отличие от угрей, креветок и свинины, в саранче с точки зрения иудейского закона нет ничего нечистого: в главе 11 Книги Левит иудеям прямо разрешается есть «саранчу с ее породой».
* Kelhoffer J. A. The Diet of John the Baptist: “Locusts and Wild Honey” in Synoptic and Patristic Interpretation. Tübingen: Mohr Siebeck, 2005.
Может быть, во времена Иоанна Крестителя саранча и была пищей бедняков и аскетов, но несколькими столетиями ранее на Ближнем Востоке она считалась деликатесом, достойным царского стола. Во дворце ассирийского царя Ашшурбанапала в Ниневии (VII до н. э.) найден барельеф со сценой пиршества, где двое слуг несут связку гранатов и саранчу, наколотую на палочки (рис. 16.1), – месопотамский аналог канапе, надо полагать. Насекомыми были не прочь полакомиться и в античном мире. Аристотель в «Истории животных» (книга V) давал рекомендации по сбору съедобных цикад: самые вкусные, по его словам, самки с белыми яйцами внутри. Плиний Старший в «Естественной истории» (книга XVII) сообщал о неких червях, которых гурманы-эпикурейцы извлекают из стволов дуба и затем откармливают мукой. Энтомологи предполагают, что этот деликатес – римляне называли его cossus – был не чем иным, как личинками жуков-усачей.
Конечно, было бы преувеличением утверждать, будто насекомые сделали из обезьяны человека. Тем не менее пристрастие наших предков к этому виду пищи определенно стимулировало их трудовую деятельность. Например, одно из самых распространенных орудий труда у шимпанзе – палочки для вылавливания термитов. Обезьяна очищает такую палочку от листьев и сучков и сует в термитник, чтобы затем одним махом отправить себе в рот всех заползших на нее термитов. Это гораздо удобнее, чем ловить их пальцами поодиночке. Палеоантропологи считают, что древнейшие костные орудия возрастом до 1,8 млн лет, найденные в Южной Африке и принадлежавшие робустным австралопитекам (парантропам), также могли использоваться для сбора термитов Macrotermes. Австралопитеки взламывали ими, как ломом, прочные стенки термитников. Пигмеи и другие африканские народности до сих пор любят побаловать себя термитами
[410]. Мягкие, сочные тельца этих насекомых, по вкусу напоминающие обжаренный рис, в пересчете на единицу массы содержат в 1,7 раз больше калорий, чем мясной ромштекс, и в 7 раз больше, чем мясо трески
[411].
Если мы еще углубимся в прошлое, то увидим, что эволюция, которая привела к возникновению нашего вида, пресеклась бы на самом первом этапе, не будь на Земле насекомых и других сухопутных членистоногих. Известно, что древнейшие четвероногие, появившиеся в позднем девоне, такие как ихтиостеги и акантостеги, продолжали жить в воде и питаться рыбой. Такой же образ жизни вели и первые темноспондильные амфибии, своим огромным ртом всасывавшие проплывавших мимо рыбешек. Вероятно, они и по сию пору сидели бы в озерах, болотах и мангровых зарослях, если бы не приманка в виде наземных насекомых, многоножек и паукообразных, заставлявшая их все дальше отползать от водоемов, постепенно адаптируясь к сухопутному образу жизни. Переход от питания рыбой к насекомоядности был одним из основных трендов эволюции каменноугольных четвероногих (рис. 16.2). Он увенчался появлением амниот, которые благодаря зародышевым оболочкам, защищающим эмбрион от высыхания, смогли полностью порвать связь с водной стихией.
* Sahney S. et al. Rainforest collapse triggered Carboniferous tetrapod diversification in Euramerica // Geology. 2010. Vol. 38. P. 1079–1082.
Напомню, что к амниотам относятся рептилии, птицы и мы, млекопитающие. Вполне возможно, что их общий предок питался насекомыми. Судя по строению зубов, похожих на тонкие гвоздики, древнейшие амниоты, такие как ящерка гилономус из верхнекаменноугольной формации Джоггинс (Канада), были насекомоядными. Известны даже палеозойские парарептилии, которые погибли с обедом во рту, – у них сохранились фрагменты кутикулы членистоногих, прилипшие к нёбу
[412]. Предполагается, что насекомоядность послужила для рептилий трамплином к растительноядности: поедая насекомых, они заодно получали от них кишечную микрофлору, необходимую для усвоения малопитательных растительных кормов. В этом случае, как и при колонизации суши, насекомые проторили дорожку для позвоночных. Научившись переваривать свежую растительную биомассу, они вместе с содержимым собственного брюшка, как по эстафете, передавали эту способность разнообразным насекомоядным тетраподам. Благодаря этому в пермском периоде к растительноядности независимо перешли сразу несколько групп амниот, включая парейазавров и дицинодонтов
[413].
«Начинайте с самого легкого», – посоветует вам любой спортивный тренер или педагог. Этому правилу следовали и наиболее преуспевающие группы наземных позвоночных. Сперва они выбирали самую легкоусвояемую и высокобелковую пищу – насекомых – и только затем переключались на более неочевидные ресурсы вроде растений или собственных собратьев, с которыми поди еще совладай. Хотя палеонтологи до сих пор не определились по поводу рациона древнейших динозавров, вполне возможно, что насекомые были его важной, если не основной частью. Например, найденные в верхнем триасе копролиты (окаменевшие фекалии) динозавроморфа силезавра, одного из ближайших родичей настоящих динозавров, буквально забиты надкрыльями мелких жуков
[414]. Эволюционный дебют млекопитающих тоже был связан с насекомыми. Изучение зубов и челюстей древнейших триасовых маммалиаморф показало, что они специализировались на питании разными группами насекомых: одни разгрызали жесткие надкрылья жуков, другие предпочитали более мягкотелую добычу, такую как скорпионницы, сетчатокрылые и ручейники. Пока среди млекопитающих не появились падальщики и хищники, что потребовало увеличения размеров тела, первые 50 млн лет они оставались мелкими насекомоядными зверьками, внешне похожими на современных землероек
[415].
