Лео огляделся, пытаясь понять, что происходит. Он давно был на взводе, еще с тех пор, как попытка побега того парня окончилась быстрой ликвидацией. Весь этаж внезапно пришел в движение, и застигнутый врасплох Лео тоже вскочил на ноги. Бешеные столпились у распахнутых окон, глазея на площадь, напирали, выглядывали друг у друга из-за плеч, чтобы рассмотреть получше. Лео и так был возле окна, потому оказался в переднем ряду.
В полумраке город приобрел зловещий вид. Здания стояли тесно, и в узкие промежутки между ними пробивался красный свет, расчерчивая улицы тонкими полосами среди сплошной черноты. Все окна, насколько хватало взгляда, были темны.
Загрохотали выключатели, и загорелись четыре больших прожектора. Лео давно не видел искусственного света, возможно, целую неделю, так что прожекторы показались ему четырьмя солнцами, чьи лучи устремлялись вперед и вверх, в небо. В центре под пересечением лучей стоял силуэт.
Сначала он выглядел маленьким, потерянным во всем этом сиянии, ведь с какой стороны ни взгляни, свет располагался позади, и от этого вышедший вперед казался тенью, очертаниями человека. Существом, обратившимся чистой тьмой.
Воцарилось молчание и тянулось не меньше минуты. Лео точно знал, что все остальные сейчас, как и он, затаили дыхание.
Силуэт медленно поднял руки, отчего фигура его стала напоминать крест. Лео припомнил Библейскую историю, услышанную в детстве, когда мама как-то взяла его в церковь в центре Нового Орлеана. В той истории за ходом битвы наблюдал вождь, и пока его руки были воздеты к небесам, армия побеждала. Но когда он опускал руки, войско начинало проигрывать
[4].
Голос, что воззвал к многотысячной толпе, звучал громко, хотя его не усиливали ни микрофон, ни динамики.
Этой фигурой был Иеремия.
25
– Приветствую! – воскликнул Иеремия, и волна аплодисментов, поначалу негромкая и беспорядочная, штормовым облаком пронеслась по улицам.
Он опустил руки.
«И проиграл войну», – подумал Лео.
Аплодисменты стихли. Пока Иеремия на площади готовился произнести речь, в звенящей тишине помещения послышались шепотки.
– У него получилось объединить Бешеных! – пробормотал один.
– Он наш вождь! – приглушенно ответил другой.
Но кое-что повторяли чаще всего:
– Теперь будет война!
– Когда я впервые пришел в этот город, здесь была жалкая горстка людей, – мрачно провозгласил Иеремия. – У нас не было ничего. Мы питались объедками. Нас преследовали те, кто жил в центре города. Они снова и снова прогоняли наш народ в лес, не желая делиться.
Он подкреплял свои слова, молотя кулаками воздух, нанося удары несправедливости, уничтожая обиды, и все, кто наблюдал за действом из окон окружающих зданий, едва сдерживали восторг. Вновь начались разрозненные аплодисменты, но Иеремия их остановил.
– В этот раз у них ничего не выйдет! Это они виноваты в том, что нам приходится уничтожать город, квартал за кварталом, дом за домом, разбирая по кирпичам. Если город не будет принадлежать нам – то никому не будет принадлежать. Нас становится все больше, ведь каждый, кто приходит сюда, понимает, как велика наша сила. От тех, кто заставлял нас голодать, остался лишь островок посреди великого города. Мы взяли их в кольцо!
Площадь снова потрясли аплодисменты.
– Мы хотим жить спокойно. Завести детей, создать новое общество, только и всего. Но они доказали, что покоя нам не видать!
Раздались неодобрительные возгласы, похожие на стоны Плакальщиков.
– Знаю, знаю! Мир еще наступит, обещаю. Но сначала придется сражаться. Мирную жизнь предстоит отвоевать, ведь это самая большая ценность, а ничто ценное не дается даром. У всего есть своя цена, за мир нужно бороться.
Он замолчал. Где-то послышались вопли Плакальщиков – шум стоял такой, словно за много миль отсюда несется товарняк: сначала далекий гул, потом, по мере приближения, звук нарастает. И уже под конец, когда поезд проносится над твоей головой, раздается пронзительный свист.
– За мир! – вскричал Иеремия, и толпа обезумела.
По улицам, держа путь к воде по ту сторону города, мчались Плакальщики. Сначала по одному, потом небольшими группами по двое или по трое. Наконец они превратились в непрерывный поток света и тени: от ярко-белого оттенка, до туманно-серого и беспросветно-черного. Кружась, они мчались мимо воздевшего руки Иеремии.
Лео вспомнил, как стояла в их потоке Абра. Он потряс головой, чтобы прогнать воспоминание, и тут же моргнули, выключаясь, прожекторы.
– Пошли! – позвала Сандра Лео и остальных ребят из своего отряда.
Все шестеро пригнулись и стали протискиваться через ликующую толпу, которая облепила стекла в надежде, что речь еще не окончена. Сандра вывела команду на лестницу, и они отправились наверх, забираясь все выше и выше. Лео хотел спросить, зачем уходить так далеко, но передумал и вместо этого принялся глядеть себе под ноги, считая ступеньки. Вверх, вверх, вверх…
Наконец они оказались перед железной дверью. Нажав на перекладину, Сандра толкнула створку и вышла на крышу. У края стоял, глядя на город, один из охранников Иеремии, сплошь одетый в черное. Увидев Сандру и ее группу, он молча ушел. Сандра подвела их к краю, где все выстроились в ряд. От такой высоты у Лео захватило дух и подогнулись колени. Он отступил на несколько шагов. Под ними было не меньше двадцати этажей. От самого леса милю за милей до воды простирался город. Большая его часть была темна – лишь пустые окна да очертания зданий на фоне сумрачного неба. Но вдали мерцала вода. Плакальщики устремились прямо к ней и помчались по волнам словно лучи, что гонятся за заходящим солнцем.
– Невероятно, – прошептал Лео, а Сандра указала в другом направлении.
Лео посмотрел высоко вверх, и у него снова захватило дух, только в первый раз его испугало огромное расстояние до земли, а теперь он наконец увидел башню, которую они с Аброй заметили по пути в город. Та была прямо впереди, всего в пяти кварталах.
В домах, что окружали высотку, горел свет, напоминая об обычной ночи в Новом Орлеане. Лео представил, будто там кто-то живет. Это было непросто – в то, что городе могли обосноваться или выжить семьи, верилось с трудом. Да и Сандра говорила, мол, здесь нет детей. Но он все равно вообразил, как люди собираются за обеденным столом, малыши кричат, а родители ворчат, чтобы те перестали, или включают телевизор, зажигают свет, открывают книгу… Словом, самые обыденные занятия. У Лео заныло в груди – так сильна оказалась тоска по нормальной жизни. Тоска по дому.
– Кто там живет? – спросил он.
– Не знаю, – отозвалась Сандра. – Да какая разница? Иеремия их ненавидит, так что завтра они станут нашими врагами.
