– Если бы только ты немного опустил стены, которые воздвиг вокруг своего разума, я смог бы помочь тебе изгнать горечь и боль, постоянно грызущие твое сердце, и направил бы тебя, дал бы ключи к пониманию, приобрести которые ты так жаждешь. Эти пыльные книги – всего лишь старые музейные экспонаты, а приведенные в них истории искажены надуманным контекстом, зажаты в рамки неизбежно субъективной и ошибочной точки зрения. Эти лживые картинки совершенно не отражают ту эпоху. Боюсь, из этих книг ты не извлечешь ничего полезного, дитя мое.
Я отвернулся, не в силах сделать то, чего требовал от меня отец.
С самого раннего детства Орион упрекал меня за мысленные преграды, которые я возвел между нами, однако я вообще их не ощущал, а значит, совершенно не мог ими управлять…
Отцу это было прекрасно известно. Тем не менее он периодически пытался прорваться через этот барьер, мешавший ему читать мои мысли. Занятие столь же бесполезное, сколь и болезненное, и я уже давно скрепя сердце терпел его попытки проникнуть в мой разум.
Я отвел глаза, рассеянно окинул взглядом зал и шесть сходившихся в нем галерей.
– По крайней мере на земле остался еще хоть один человек, для которого Библиотека веков представляет хоть какой-то интерес…
Если не считать моих постоянных приходов и уходов, эти просторные залы, заставленные шкафами, в которых хранились сотни тысяч книг, бо́льшую часть времени оставались пустынными. Как печально. Зато в мире не было другого такого места. Очень немногие дворцы в Империи могли похвастаться тем, что собрали в своих стенах более тридцати книг – за прошедшие века эти вещи стали чрезвычайно редки. Лишь в Соборе Вечности имелась такая богатая коллекция, неслыханное изобилие написанных людьми текстов…
Император подошел к одному из огромных кресел, что стояли в разных частях библиотеки, и уселся в него, взмахом руки предложив мне устроиться в том, которое я занимал до его прихода. Я молча повиновался, спрашивая себя, не собирается ли отец предпринять очередную попытку ментального взлома моего разума.
– Я узнал о случившемся вчера ночью, – пояснил он наконец. – Я в курсе вашей с Гефестом вчерашней ссоры и ее удручающих последствий.
Я опустил голову, чувствуя, как в горле встает ком; мне вдруг стало не по себе.
– Простите меня, отец. Я не желал смерти трех этих людей…
– Ты уже освободил их души?
В моей памяти вновь встала вчерашняя сцена. Я тяжело сглотнул, потом пробормотал, против воли кривясь от отвращения:
– Сразу же, как только смог. Незадолго до рассвета.
– В этом происшествии виноват твой брат, а не ты. Не думай, что мне это неведомо. Ты тот, кто ты есть, Верлен, ты именно такой, как мне хотелось. Посему прекрати ненавидеть себя, прошу.
Я почувствовал, как часть моих сил покидает меня под воздействием высказанной напрямик правды. Я устал бороться с собой, устал преодолевать сомнения, но собрал волю в кулак и постарался справиться с нараставшими в душе тревогой и отвращением.
– Я не…
Слова умерли, не успев сорваться с моих губ. Бесполезно отрицать очевидное. Пусть Орион не может читать мои мысли, но оказалось, что я не способен ему лгать.
– Я ненавижу только свою человеческую сущность, – решился признаться я. – Ту, что делает меня слабым. Которая вызывает у меня тошноту, потому что мешает принять божественную суть, заложенную в моем организме, и которая искажает мои мысли, ослепляет меня этой примитивной ненавистью, свойственной людям, и мучает меня такими сомнениями и вопросами, что я теряю разум.
Орион слегка покачал головой, явно не до конца удовлетворенный моим признанием.
– Мне даже не нужно прибегать к своим божественным способностям, чтобы догадаться, какое омерзение у тебя вызывают собственные уникальные способности.
Только это божественное наследство и отличало меня от людей: священная сверхъестественная способность, проявляющаяся у каждого бога по-разному; в моем случае это стало своего рода проклятием…
Я провел рукой по лбу, все больше и больше смущаясь, загнанный в тупик собственной противоречивой натурой.
– Как я мог…
– Твой дар самый важный, Верлен! – сухо перебил меня отец, ударяя кулаком по подлокотнику кресла. Он направил на меня указательный палец и добавил: – Ты прав в одном: все твои мучения – это результат того, что в тебе еще остались человеческие черты. Ты должен любой ценой бороться с этой вредной половиной твоего существа и уничтожить ее раз и навсегда! Тебе не нужно рассуждать об этих способностях. Ты бог, мой сын, и придет время, когда ты осознаешь это всем сердцем. Мне нужны твои выдающиеся способности, чтобы успешно завершить божественный замысел. Тебе отведена высшая роль в великой Паутине времени. Вскоре я объявлю о твоем существовании всем людям, и ты займешь свое место в Пантеоне, как твои братья и сестры.
Я машинально кивнул, на деле не испытывая ни капли энтузиазма. Казалось бы, сама эта идея должна преисполнить меня радостью. Признание других богов всегда казалось мне совершенно недостижимым, а их явное, почти неприкрытое презрение очень часто глубоко меня ранило. Однако обещания славы, внимания и уважения оставили меня совершенно равнодушным.
Я не понимал, почему цель, которую я перед собой поставил много лет назад, больше не кажется мне столь важной. Возможно, дело было в том, что блеск награды мерк по мере того как я узнавал, какую цену мне придется заплатить, чтобы ее удостоиться…
– Кстати, Эвридика сейчас гуляет в Последнем саду, – продолжал отец более мирным тоном. – Она надеялась встретить там тебя.
Очевидно, Эвридика плохо меня знает, потому что – за исключением тех особенных моментов, когда обстоятельства вынуждали меня там находиться, – я старался избегать этой гигантской, зажатой в самом сердце Собора оранжереи, этого последнего островка навеки потерянной природы.
– Эвридика там одна, – уточнил отец, постукивая длинными золотыми когтями по обитому бархатом креслу. – На этот раз она позаботилась о том, чтобы свита ее не сопровождала. Было бы славно, если бы ты к ней присоединился. Если вы проведете немного времени вместе, это пойдет на пользу вам обоим, не находишь?
Я глубоко вздохнул и откинулся на спинку сиденья, меня охватило смущение иного рода. Я переплел пальцы, пытаясь скрыть замешательство, и осторожно заметил:
– Честно говоря, мне кажется, мы что-то упускаем. Возможно, следовало бы подождать еще год или два?
Орион подался вперед и внимательно поглядел мне в глаза, на его лице мало-помалу проступала досада.
– Ты же знаешь, как нам повезло получить такую возможность, не так ли? Как непросто было, учитывая твою особенность, убедить богиню, к тому же не последнюю по важности в королевстве, не много не мало, одну из твоих сестер. Верлен, до сих пор ты ни разу меня не разочаровал, так что не стоит начинать делать это сейчас.
