Отец ожидал, что я женюсь на одной из богинь Пантеона, Эвридике – поскольку она единственная на это согласилась, – и надеялся, что от этого странного союза родятся новые боги.
Мне было всего восемнадцать, я с трудом видел себя частью грандиозного отцовского плана и едва ли мог осмыслить, что на мои хилые, шаткие плечи возложена ответственность за будущее целой расы…
Вот уже более тысячи лет ни один из старших богов – а остальные в любом случае были стерильны – не мог зачать. Больше тысячи лет Орион искал решение этой неразрешимой проблемы. В конце концов он настолько отчаялся, что перешел последнюю грань и прибегнул к самому кощунственному способу из всех возможных: межвидовому скрещиванию.
Я появился на свет в результате запретной богопротивной связи, полностью противоречащей природе. Меня породили в глубочайшей тайне и стыде специально для того, чтобы разрешить ужасный кризис, обрушившийся на сообщество богов – число его представителей равнялось девяноста семи, после того как на свет появился Сехмет, самый молодой из них.
Я знал, что Эвридика не питает ко мне теплых чувств. Всего несколько месяцев назад она обращалась со мной ничуть не лучше, чем прочие мои братья и сестры, а потом Орион открыл ей истинную цель моего зачатия. Просто-напросто у нее, очевидно, желание иметь детей оказалось сильнее, чем у всех остальных…
– Влечение, как и чувства, свойственны исключительно людям, Верлен, – пояснил отец. Он пожал плечами, как бы показывая, что мы имеем дело с неизбежным злом. – Не нужно стремиться ни к тому, ни к другому. Ты один из нас, и тебе нет никакой необходимости испытывать столь низменные инстинкты, чтобы консумировать
[4] союз, ради которого ты был рожден. Впрочем, если тебе захочется попробовать такого рода удовольствия, знай: я ни в коем случае не стану тебя упрекать. Возможно, прежде чем полностью искоренить в себе человеческие черты, тебе стоит получше изучить их наиболее архаичные аспекты? В конце концов, разве сами люди не писали, что нужно поддаваться своим неосознанным стремлениям, чтобы было проще от них избавляться? Я мог бы привести во дворец несколько наиболее привлекательных женских особей Пепельной Луны, чтобы ты…
Я поспешно вскочил, страстно желая закончить этот разговор.
– Благодарю вас, но в этом нет никакой нужды. К тому же это было бы против всех наших законов…
– Законы устанавливаю я, не забывай об этом, сын. И потом, ты лишь наполовину попадаешь под их действие. Тебе придется подчиняться общепринятым правилам лишь до тех пор, пока ты не войдешь в число богов Пантеона. А тем временем ничто не мешает тебе заводить любовниц и наслаждаться последними месяцами холостой жизни, пока дата свадьбы остается неизменной.
Я кашлянул: Орион связал мне руки. При мысли о том, что отец приписывает мне столь низменные устремления, меня охватил гнев пополам со стыдом. Я ответил гораздо более напряженным тоном, чем хотел:
– Я никогда не откажусь от устроенной вами помолвки. Ваши решения – это и мои решения, Ваше Величество. Вы ведь знаете, я стараюсь служить вам как можно лучше и во что бы то ни стало исполню любой ваш приказ.
– Да, знаю. Ты самый преданный из моих детей.
Слова отца прозвучали не как похвала, а как простая констатация факта. А ведь я приложил столько усилий, чтобы оправдать его ожидания…
– Я немедленно пойду в сад и встречусь с Эвридикой.
– Прекрасно, – проговорил отец, наблюдая, как я быстро иду через зал к лестнице.
Глава 10
Верлен
Я почти бегом спускался по лестнице, совершенно сбитый с толку странными предложениями отца. Он постоянно твердил, что считает меня равным остальным богам, что мои недостатки не так уж и важны и что мое происхождение ничуть не умаляет моей важности в его глазах – по его словам, я такой же, как его первые десять детей. Очевидно, это не совсем так…
Разве отец только что не предложил мне нырнуть на самое дно моей человеческой натуры? Разве он не посоветовал мне отдаться на волю низменным страстям, вместо того чтобы стараться их изжить и подавить, как я делал всегда?
Разумеется, конечная цель осталась неизменной: мне следовало бороться с этими досаждавшими мне слабостями, дабы так или иначе избавиться от них навсегда. Однако эта простая идея мне претила. Предложение отца шло вразрез со всеми принципами, которых я до сих пор придерживался, и противоречило всем прошлым наставлениям, что так часто давал мне Орион…
Даже если порой мною овладевали горечь, одиночество, сомнения и гнев, в моей душе еще никогда не прорастали побеги прочих зол и искушений, типичных для гнусной человеческой природы, составлявшей часть меня. Я не знал ни чувств, ни желаний и совершенно не был склонен их испытывать.
Нет, я определенно выше всех этих низменных поползновений, и, раз уж возникла такая необходимость, я докажу это отцу.
Я много лет вел внутреннюю борьбу и должен окончательно искоренить в себе человека, ведь я поклялся, что сделаю это…
Я заметил двух своих братьев – они стояли в коридоре и беседовали – и едва не свернул в сторону, чтобы пойти другой дорогой. Секунду колебался, поскольку на собственном горьком опыте убедился, что лучше по возможности избегать столкновений со старшими родственниками. В конце концов я все же решил продолжить путь и зашагал дальше по галерее. Я и так уже изрядно припозднился, если не поторопиться, велика вероятность разминуться с Эвридикой.
Эол и Тиресий резко замолчали и вперили в меня неприязненные взгляды своих глаз, словно состоявших из жидкого серебра. Сделав вид, что в упор их не вижу, я старательно смотрел на роскошную арку зала Победы, возвышающуюся в конце коридора. Один из старших братьев презрительно фыркнул, когда я проходил мимо, и мне в спину ударил мощный порыв ветра. Однако на этом все и закончилось – из всех моих братьев и сестер мало кто мог сравниться с Гефестом по части демонстрации отвращения на мой счет.
Затем я ступил под своды главного нефа и наконец добрался до железного портика, выкованного так искусно, что металлические прутья походили на тонкое кружево; за портиком начинался Последний Сад. Стеклянные стены этого колоссального сооружения запотели, став чуть менее прозрачными, капельки воды стекали вдоль металлических опор каркаса здания.
Я сделал глубокий вдох, стараясь прогнать из головы внезапно всплывшие перед глазами болезненные образы, и вошел в оранжерею. Тяжелая атмосфера этого места наполняла мои легкие, пока я шагал по дорожке, петляющей между деревьями и пышными кустами. Запах вскопанной влажной земли неприятно щекотал мне ноздри, а на сочных листьях играли последние лучи солнца, лившиеся через люки в верхней части Собора и его огромные витражные окна.
Здесь все было насыщенно-зеленого цвета, вокруг витало электричество, и присутствовало ощущение нереальности. От этого места веяло ненормальностью, лично мне оно напоминало отвратительное кладбище. Я спрашивал себя, как могут придворные с удовольствием прогуливаться в этой оранжерее, в то время как сам я старался сокращать свое неизбежное пребывание здесь, уходя при первой же возможности.
