Я подняла левую руку и посмотрела на странную кисть, изначально мне не принадлежавшую. Металлические пальцы плавно, бесшумно сгибались и разгибались, и мне стало тошно – вид этой руки неизменно вызывал у меня изумление и тревогу. Стиснув зубы, я с отвращением посмотрела на свою правую ногу, тоже искусственную.
Мое наказание.
По приказу Тени меня сделали Залатанной. Из-за него я теперь была человеком лишь наполовину.
За неприемлемые слова, произнесенные в тот вечер моим отцом незадолго до его казни, а также чтобы заставить его молчать, меня тоже наказали. В итоге я перестала быть одной из безупречных подданных Империи – их называли Чистыми. Теперь я была заклеймена печатью богов, помечена как подозрительный элемент среди мне подобных. К таким, как я, надлежало относиться с недоверием, от нас следовало держаться подальше, чтобы избежать неприятностей.
Подозрительный член общества… Проще говоря, изгой.
Однако, искалечив меня таким образом, боги преследовали еще одну цель. Считалось, что сталь в телах Залатанных людей укрепляет их мысленную связь с Орионом, позволяя ему постоянно проникать в их мысли, дабы убедиться, что в их головы не закрались крамольные идеи.
Наш бог-император уделял больше внимания Залатанным – виновным в мелких правонарушениях или имевшим неосторожность связаться с людьми, склонными к мятежу, – нежели остальным своим подданным. За нами пристально следили, ежечасно проверяли даже наши мысли. Наши тела с ампутированными конечностями и металлическими протезами постоянно напоминали нам о занесенном над нами карающем мече – ибо все, кто осмеливался повторно прогневить богов, оказывались на Дереве пыток.
Кроме того, следовало признать, что это наказание было самым устрашающим. Связанные с ним ужас и отвращение весьма эффективно выкорчевали семена любого инакомыслия, которое могло бы возникнуть у жителей Пепельной Луны.
Впрочем, я с каждым днем все больше сомневалась в эффективности этой меры. Потому что в моей душе бушевала злоба…
Гнев все больше и больше раздувался во мне. Благодаря этой злости я выжила и прошла через лишения, страдания и одиночество. Это негаснущее возмущение каждое утро давало мне силы, чтобы отправиться в Академию, где я вкладывала все свои непролитые слезы в пламенные ноты, порождаемые моей скрипкой. Моя страсть к музыке исчезла вместе с душами моих родителей, однако я упорно трудилась, чтобы преуспеть в искусстве игры.
Я больше не любила музыку, но продолжала играть.
Во мне не осталось ни капли уважения к богам, однако я их почитала, прилежно выполняя все положенные ритуалы.
Я до мозга костей ненавидела этот мир и царившую в нем прогнившую систему, но продолжала играть роль одного из составляющих его колесиков, несмотря ни на что старалась выглядеть любезной и довольной.
Просто я ждала своего часа…
По крайней мере, я себя в этом постоянно убеждала.
Моя жажда мщения была столь сильна, что давала мне силы терпеть, а также верить, что я, тщедушная семнадцатилетняя девушка с покалеченным телом, весьма посредственная скрипачка, однажды смогу что-то сделать против наших владык. Неважно, какими средствами и каким чудом это вдруг станет возможно, но я ни капли не сомневалась, что рано или поздно достигну своей цели.
Ведь, в конце концов, у меня в рукаве имелся такой козырь, о котором никто из богов даже не подозревал, и это делало меня особенной, возможно, даже опасной. Своим секретом я поделилась лишь с Хальфданом, моим лучшим другом, и с его отцом Лотаром – во всем Стальном городе только эти два человека относились ко мне с уважением и доброжелательностью.
Эти двое многое сделали, чтобы не дать мне поддаться разрушительному отчаянию. Лотар и Хальфдан жили рядом с квартиркой, которую некогда занимала наша семья; они были рядом, когда я осталась сиротой без средств к существованию. Они предложили мне пищу, заботу и поддержку, несмотря на то что в первые месяцы после потери близких я отказывалась разговаривать с кем-либо.
С тех пор Лотар много раз предлагал мне переехать к ним с сыном, и каждый раз я отказывалась, предпочитая их великодушному гостеприимству бесподобное уединение Леса Проклятых – я часто оставалась там на ночь, чтобы никто не слышал моих стонов. Никогда и никому я не позволяла видеть, в какое жалкое существо превращалась по ночам…
Помимо кошмаров меня мучили боли в ампутированных конечностях, причем сильнее всего эти ощущения проявлялись в самые темные часы суток. В такие моменты я сжималась в комок, позволяя тоске и ужасу захлестнуть меня с головой.
Я ненавидела навязанные мне протезы, гадкие металлические подобия руки и ноги. Казалось, их вес постоянно увеличивается; одно только их присутствие начинало угнетать и душить меня, как только заходило солнце.
И еще эта зияющая дыра у меня в груди, эта головокружительная пустота на месте моего умершего сердца – я не могла ее игнорировать, ворочаясь с боку на бок под одеялом, оставшись наедине со своими мыслями…
Я с горечью фыркнула и отбросила от лица прядь своих темно-каштановых волос, остриженных до плеч: часть волос заплетала в тонкие косички, закрепленные оловянными подвесками. Я сжимала кулак до тех пор, пока не услышала неприятный металлический скрежет. Как бы мне хотелось избавиться от этих механических протезов, выдернуть их из тела. Казалось, искусственные рука и нога жгут мою плоть, это ощущение становилось невыносимым…
Вдруг в мое логово задул легкий ветерок, слегка всколыхнув металлические листья гигантского дерева, на вершине которого я угнездилась; ветер принес с собой тихие звуки пианино. Я затаила дыхание и навострила уши, в надежде услышать больше.
Нежная, немного грустная мелодия становилась все громче и прекраснее, набирая силу. Я быстро подошла к импровизированной стене, образованной металлическими листьями дерева, осторожно ступая по подрагивающему куску железа, заменявшего пол в моем убежище. Между стальными ветвями имелся узкий просвет, выглянув в который я увидела, что туман слегка рассеялся и робкий свет луны озарил южный фасад Собора Вечности.
Сегодня ночью пепельный дождь, непрестанно изливающийся на королевство, стих, и туман полз по черному небосводу, рассредоточившись пушистыми клочьями. Серебристый диск луны слабо мерцал, и из-за тумана его края казались размытыми.
Я знала, что с другой стороны здания стоит Дерево пыток – гордо возвышается посреди площади, как символ нескончаемой низости богов. И все же я против воли восхищалась величием их громадного обиталища – его колоссальные пропорции потрясали мой человеческий разум. В тысячелетнем Соборе постоянно шло строительство, и у его подножия темнела строительная площадка; сложная система готических арок, окна с разноцветными витражами в золотых рамах, длинные вереницы каменных карнизов, похожих на причудливые кружевные ленты давили на людей своими превосходящими воображение размерами и неземным величием.
Игравшая в этом огромном здании мелодия походила на недостижимую мечту, рассказанный по секрету сон. Преисполненный тоской мотив повторялся снова и снова – очень печальный, и в то же время в нем звучала потаенная надежда. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, представляя себе, как неведомый музыкант сидит за пианино и играет для меня одной, а его душа обращается напрямую к моей. Терзавшая меня боль немного утихла.
