Съев два кусочка последнего блюда, я поняла, что больше не смогу проглотить ни крошки, поэтому, не желая портить столь восхитительную и драгоценную еду, придвинула угощение к Верлену.
Поняв намек, молодой человек послушно взялся за ложку и стал доедать последнее блюдо. Таким образом мы поменялись ролями.
Теперь он не смотрел на меня, полностью сосредоточившись на бежевой воздушной субстанции, которой была заполнена изящная стеклянная пиала, и я с изумлением поймала себя на том, что пристально его разглядываю.
Пока я одевалась в ванной комнате, он снял куртку, оставшись в свободной белой рубашке с закрытым воротом, манжеты которой плотно охватывали запястья. Серый жилет с серебряными пуговицами сидел точно по фигуре, так что сразу становился заметен разительный контраст между широкими плечами и узкими бедрами. Темные волосы Верлена были зачесаны назад – довольно строгая прическа, – однако концы собранных на затылке темных прядей непокорно завивались. Черные ресницы, обрамлявшие его глаза, слегка блестели; невероятно густые и длинные, сейчас они были опущены и почти касались скул молодого человека, придавая его лицу почти трогательное очарование. Поистине внешность порой так обманчива…
Сидевший напротив меня юноша проявлял такую заботу по отношению ко мне. Когда-то он был болезненным ребенком, стал жертвой способностей, о которых не просил… мне становилось все труднее видеть в нем жестокого палача, виновного в смерти моих родителей.
Я невольно задумалась: сколько ему было лет, когда он явился за моей семьей? По самым приблизительным подсчетам, вряд ли больше пятнадцати. Какие причины сподвигли императора доверить пост Тени простому подростку?
Верлен быстро проглотил десерт, а потом ухватил с подноса какой-то круглый, красный, блестящий предмет, на вид очень гладкий. После взял нож и срезал с загадочного кругляша шкурку, под которой обнаружилась желтоватая мякоть. В воздухе разлился чудесный аромат. Верлен разрезал очищенный шар на четыре части.
Все его движения были уверенными, быстрыми и точными, длинные пальцы ловко держали нож.
– Это яблоко, – пояснил молодой человек, протягивая мне один кусок. – Даже если ты уже не голодна, тебе непременно нужно его попробовать. Уверен, тебе понравится.
Я взяла влажный кусочек и понюхала, похоже, позабавив этим Верлена. Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что уголок его губ дрогнул. Наверное, мне следовало чувствовать отвращение и унижение, но ничего подобного я не испытывала.
Верлен демонстративно вгрызся в ломтик яблока, и, глядя, как его ровные белые зубы впиваются в мягкий кусок, я не выдержала и последовала его примеру. Во рту у меня разлилась удивительная, сочная сладость, и я с наслаждением вздохнула.
– Это очень… вкусно, – с сожалением признала я.
– Помню печально знаменитую кашу из синтетического зерна, которой меня ежедневно кормили до того, как я поселился во дворце. Больше тебе не придется ее есть.
Он снова пытался убедить меня в том, что жить вместе с ним гораздо лучше, но его слова лишь сильнее разожгли мой гнев. До чего же несправедливо: обитатели дворца наслаждаются роскошью и изобилием, в то время как повсюду люди страдают от лишений. Однако на этот раз я не могла винить Тень в страданиях народа. Конечно, он часть этой системы, но не он ее создал.
– Значит, ты тоже вырос в Стальном городе? – услышала я свой голос. Любопытство в моей душе возобладало.
Я лишь задала вопрос, только и всего.
Именно потому я согласилась остаться и спрятаться в жилище своего злейшего врага. Мне совершенно не интересна его жизнь, я просто притворяюсь, чтобы завоевать его доверие – в будущем это поможет мне действовать против него.
Молодой человек поджал губы, словно во рту у него вдруг стало горько, взгляд его темных глаз уперся в столешницу. Я уже решила, что он не ответит, но потом он проговорил хрипло:
– Я жил там, пока мне не исполнилось девять лет. С каждым годом мои силы вызывали все больше проблем, гибло множество людей. Меня нужно было сдерживать.
– Твоя мать была человеком, верно? – настаивала я, воспользовавшись тем, что мой собеседник все же заговорил. – Та женщина из сна твоя мать, да?
Взгляд юноши внезапно обратился ко мне, и я едва не утонула в черной печали, отражавшейся в его глазах. Он смотрел на меня очень серьезно и явно сомневался, стоит ли продолжать, но в конце концов сдался.
– Так и есть, – сказал он. Потом фыркнул и добавил: – Я полукровка. Единственный в мире получеловек-полубог, по крайней мере, насколько мне известно.
У меня в голове не укладывалось, как такое возможно. К тому же существо, подобное Верлену, вообще не должно было рождаться. Это совершенно против природы, ужасное богохульство…
Впрочем, если говорить начистоту, я не особо удивилась. В конце концов, его огромный рост, белая прядь в волосах, чудовищная сверхъестественная сила и слезы, похожие на капли расплавленного серебра, уже натолкнули меня на определенные мысли.
В любом случае если Тень и гордился своим происхождением, то весьма искусно это скрывал. Слегка нахмурившись, он настороженно наблюдал за мной, ожидая моей реакции – видимо, полагал, что я сейчас закричу или выкину еще что-то в этом духе.
– Почему никто об этом не знает? – только и спросила я.
– Так уж вышло. Было решено, что знати можно пока не сообщать о тайне моего рождения, а мне, по большому счету, все равно.
Я гадала, кто из членов Пантеона решился так унизиться, что обрюхатил ничтожную смертную женщину. Сама идея казалась мне ужасно нелепой, еретической и совершенно безумной.
Наверняка рождение Верлена – результат чудовищного изнасилования. Поистине жестокость богов безмерна…
– Если ты думаешь, что теперь я стану тебя почитать и возносить тебе дурацкие молитвы, то глубоко ошибаешься, – дерзко заявила я. Меня охватила непомерная, а главное, безрассудная потребность узнать, как далеко простираются обманчивые границы его доброжелательности по отношению ко мне.
Вместо того чтобы вспылить и хорошенько меня отчитать – как ему следовало бы сделать уже множество раз, ибо он имел на это все основания, – Верлен продолжал спокойно смотреть на меня, уголок его рта снова дрогнул. Это была еще не улыбка, но уже нечто похожее. Мне нравилось наблюдать, как его бесстрастие, которое он носил, словно броню, дает трещину. Нравилось улавливать в выражении его лица другие чувства, помимо этой неприятной смеси горечи и тоски.
Затем лицо молодого человека вновь стало бесстрастным, и он ответил, повторив мои же слова, брошенные ему в лицо во время нашего сражения:
– Я знаю, что ты не боишься богов, Сефиза. Кроме того, я ведь сказал тебе, что не являюсь одним из них.
Он казался таким искренним, что я смутилась. Меня очень удивляло, что он не считает себя божеством, несмотря на свое происхождение, способности и важный пост при императорском дворце.
