– Умоляю тебя, давай убежим отсюда, – прошептал Гефест ей на ухо. – Покинем это королевство, пересечем границу Империи и посмотрим, что находится за ней, уедем так далеко, как только можно, доберемся до края света… Я больше не могу выполнять требования отца, а главное, не могу видеть тебя в таком состоянии. Это невыносимо…
Возлюбленный обнял ее крепче, и по его щекам покатились странно блестящие, серебристые слезы. Пусть Гефест был сыном императора, божеством, обладающим невообразимой силой, и жил в роскошном дворце, он был так же несчастен, как сама Прозерпина.
Девушка задействовала те остатки энергии, что у нее еще остались, и внимательно присмотрелась к тому участку незримой Паутины, где отражалось их возможное будущее. И уже в который раз увидела страшную, удручающую картину: если они сейчас станут на путь бегства и изгнания, их судьба будет незавидной – поимка, жесточайшее наказание. А потом Гефеста казнят, ее снова заточат в этот жуткий склеп, только на сей раз ее сердце будет терзать стократ худшая боль, по сравнению с которой померкнут все ее нынешние муки.
Прошло почти четыре года с того дня, когда Гефест случайно обнаружил подземный ход, ведущий к ее тюрьме, и нашел Прозерпину. Почти четыре года запретных встреч украдкой. Благодаря усилиям Гефеста, лечившим ее атрофировавшиеся голосовые связки, Прозерпина снова смогла говорить и выражать себя не только через игру на арфе. И с самого первого дня он уговаривал ее убежать отсюда вместе с ним…
– Мне жаль, но это невозможно. Ты же знаешь, любимый.
– Моя милая Проз, моя любовь… – с болью в голосе прошептал Гефест. – Я отказываюсь терять надежду. В один прекрасный день мы сможем быть вместе и выйдем отсюда. Я никогда тебя не брошу, запомни.
Высказав эти красивые, но пустые обещания, Гефест наклонился и нежно поцеловал Прозерпину.
Если бы она могла, то непременно попросила бы Гефеста сжалиться и оборвать ее жалкую жизнь. Однако, раз за разом проверяя Паутину времени, она снова и снова убеждалась, что в таком случае его будущее станет таким же ужасным, как если бы они все-таки сбежали вместе.
Поэтому Прозерпина промолчала и не высказала вертевшуюся на языке мольбу, предпочитая нынешнее позорное рабство всем возможным мирам, в которых не будет ее возлюбленного…
– Ты должен вернуться в свои покои, – неохотно прошептала она, отрываясь от его губ. – После случившихся недавно трагедий твой отец вскоре явится сюда. Нельзя, чтобы он тебя здесь застал. Если он тебя обнаружит, последствия будут непоправимыми, поверь… В его присутствии всегда держи свой разум закрытым.
Жизненно важный совет, которым она никогда не пренебрегала.
Гефест осторожно погладил ее по щеке, потом опустил глаза, чтобы не видеть, как натягиваются кабели, вновь поднимая над полом хрупкое тело девушки, в которую он имел несчастье влюбиться…
Глава 5
Сефиза
Из легкой полудремы меня вырвал какой-то непривычный шорох. Я медленно приподнялась, опершись на ладони, не понимая, где нахожусь. Когда в голове немного прояснилось, оказалось, что я лежу на самом краю металлического листа, образующего пол моей импровизированной хижины, скрипка наполовину зависла над пропастью, а одной рукой все еще сжимаю смычок. Я навострила уши, прислушиваясь к свисту ветра, и постепенно различила приближающийся звук шагов: кто-то шел по лесу, ступая по собравшемуся под деревьями толстому слою пепла.
Люди никогда сюда не приходили, потому что верили, будто в этих местах обитают духи проклятых – из-за этого лес и получил свое название…
Я сдвинула в сторону несколько листьев, стараясь, чтобы они не задели друг друга, и, выглянув в образовавшееся отверстие, посмотрела вниз.
До утра было еще далеко, а лунный свет померк, так как ночное светило вновь скрылось в густой пепельной дымке. И все же я без труда узнала шагавшего под деревьями человека, его длинные светлые волосы, заплетенные над висками, и атлетическую фигуру. Хальфдан, мой лучший друг, почти ощупью пробирался по лесу, освещая себе путь маленьким фонарем.
– Что сподвигло тебя поднять с постели свою жирную тушу в такую рань, лентяй? – завопила я.
Хальфдан подскочил от неожиданности, и я довольно оскалилась. Лучший друг запрокинул голову и испуганно уставился на меня, но потом взял себя в руки, и на его губах заиграла улыбка, насмешливая и очаровательная одновременно.
– А вот и ты, фитюлька!
[3] Всегда забываю, на каком из этих мрачных дубов ты гнездишься. Как тебе удается засыпать в таком месте? Честное слово, это выше моего понимания…
Как и все прочие люди, Хальфдан терпеть не мог этот лес, в котором все, от самого маленького папоротника до самого высокого дерева, было металлическим. Главным образом мрачную атмосферу этого места создавали проклятые: из некоторых древесных стволов выступали человеческие фигуры с искаженными безмолвным криком лицами. Согласно легенде, тысячу лет тому назад Орион покарал лидеров последнего вражеского режима, навечно заточив их в зачарованные стальные деревья.
– Я пустился в путь исключительно ради вас, моя дорогая, – сообщил мне Хальфдан нарочито чопорным тоном. – Не соблаговолите ли оказать мне честь и спуститься наконец с этого дьявольского насеста?
Он отвесил шутовской поклон, и я фыркнула от смеха.
– Наверное, у тебя есть очень веская причина, раз ты рассчитываешь вытащить меня из-под одеяла до рассвета. Еще довольно холодно, а я прихожу в дурное расположение духа, если не высплюсь.
– Как будто я мог об этом забыть! И все же полагаю, у меня есть то, что сразу тебя расшевелит.
Хальфдан извлек из-под мышки свернутый в трубочку лист бумаги, развернул его и поднял повыше, чтобы мне было лучше видно. Полумрак и витающие в воздухе клочья тумана не давали мне толком разглядеть изображенный на листе рисунок. Приятелю удалось меня заинтриговать.
– Твоя взяла, сейчас спущусь, – вздохнула я.
Поспешно юркнув обратно в свое логово, я быстро надела длинный кафтан из выцветшего, некогда синего льна, а поверх него – дублет из искусственной кожи, решив, что зашнурую его позже. Затем засунула смычок в карман, схватила скрипку, сжав ее гриф, и выскользнула из своего убежища через маленькое отверстие, которое специально оставила между листами железа. Я перебиралась с ветки на ветку, двигаясь легко и свободно, – от ежедневной практики мышцы давно привыкли к таким перемещениям – и наконец спрыгнула на землю.
Пока я спускалась, Хальфдан не сдвинулся ни на миллиметр: так и стоял в торжественной позе, вытянув перед собой руку с зажатым в ней листком. Однако на лице его застыло такое серьезное выражение, что я встревожилась.
Наконец я взяла в руки листок и стала внимательно его изучать.
Изображение было стилизованное, линии скупы и лаконичны, и все же образ получился довольно впечатляющий. Две фигуры застыли друг напротив друга. Один из изображенных был высокий и вытянутый, в богато украшенных одеждах – он возвышался над вторым персонажем на две головы. Второй выглядел карликом по сравнению с первым, был бедно одет, но стоял, гордо вскинув голову, и дерзко глядел в глаза своему сопернику, словно считал себя равным ему, как будто их разница в росте и положении не играла никакой роли.
