Отца Юлианна не знала. Мама говорила, что он был сантехником… Это при том, что на родине он работал преподавателем французской литературы в институте… В новом идеальном, благополучном мире развитой европейской страны его навыки и знания не приглянулись… Зато приглянулся он сам… Какой- то престарелой швейцарке, к которой пришел, в один прекрасный день чинить унитаз… Отец ушел из их семьи еще тогда, когда ей не было и пяти, с бывшей женой и дочерью больше не общался. Мать перебивалась скудными заработками, одновременно убираясь в нескольких богатых домах, не жалела себя, старалась дать дочери все, что могла, только ее работа, скорее напоминала бег хомяка в колесе- денег все равно было мало, перспектив никаких, только хроническая усталость, пессимизм и беспросветность жизни на износ… Она умерла от остановки сердца, за месяц до того, как Юлианна получила университетский диплом с отличием… Как она хотела, чтобы мама ею гордилась… Хотела сказать, размахивая перед собой заветной корочкой, что теперь- то, все у них будет хорошо, теперь- то они, наконец, станут достойной частью местного общества… Не суждено было… Мать умерла стремительно, скорая даже приехать не успела… Юля осталась в этом мире совершенно одна…
Раздался стук в дверь. Она дернулась, словно размораживаясь, от сковавших толстым настом сердце, тяжелых воспоминаний…
– Кириа (греч. – госпожа), простите за беспокойство, но кирье (греч. – господин) Карим уже волнуется. Вы очень долго, все нормально?
– Все нормально…– Не своим голосом отвечает она, хотя сама так далеко не считала… И все- таки пересиливает себя, направляется решительно к двери.
Когда Карим отрывается от планшета, видя выныривающий, с нижнего яруса яхты по лестнице, силуэт, на его лице застывает странное выражение…Юлианна с опаской ловит его, но тут же отворачивается… И тем не менее, оно впечатывается в ее памяти… В нем нет больше хитрой оценки и нет снисходительности. Есть что- то другое, от чего женщина невольно смущается, снова одергивая, до предательства короткую юбку белоснежного платья. Ее волосы от морского воздуха до невозможности распушились, превратившись в упругие золотые пружинки, каблуки заставляют ноги пошатываться… Нет- нет, она вроде бы и привычна к высокой шпильке, но здесь и сейчас, в этом платье, на яхте, перед этим парнем, она чувствует себя дико неуверенно… А еще в душе страх, что он нарочно вот так ее вырядил… Забавляется над ней… Решил воспользоваться ситуацией и поглумиться над старушкой.
– Тебе очень подходит,– Отвечает хрипло, отпивая щедрый глоток воды из стакана, не переставая на нее смотреть,– пожалуй, прибавлю стилисту пару тысяч премии, молодец она…
– Молодец? – Вскидывает бровь Юлианна, совершенно не лукавя и не жеманничая…– Карим, прости, платье очень красивое, как и все остальные вещи, но… не кажется ли тебе, что все это немного мне не по возрасту?
– Не кажется, – отвечает, вставая и направляясь к ней. Он тоже уже одет. И, конечно же, чертовски молод и красив. На нем белая льняная рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц, и немного оголяющая волосатую курчавую грудь, а еще идеально сидящие льняные штаны. Белый цвет красиво оттеняет его золотистый загар. На нем нет типичных атрибутов роскоши- дорогущих массивных часов, печаток на пальцах в стиле «Версаче», непонятных цепей или кричащих о своей цене лейблов на одежде, но никто никогда не ошибется в том, что он богат и шикарен… Потому что он сам фирменный… По нему видно… Как он стоит, как ходит, как смотрит…
– Пойдем в лодку, хочу есть, у нас столик на восемь вечера…
– Карим, подожди,– пасует она,– ты же понимаешь, что мне тридцать семь лет… Я не могу показаться в таком виде перед публикой…
Он хмыкает, не останавливаясь, невозмутимо направляясь к лодке и решительно протягивая ей руку, чтобы помочь на нее забраться.
– Во- первых, тебе уже не тридцать семь, а двадцать семь… В новом паспорте… А во- вторых,– разворачивается к ней, смотрит очень двусмысленно… Так, что опять у нее мурашки по коже,– ты выглядишь очень круто, Юля… Глаз не оторвать.. Я понимаю, почему он так цеплялся за тебя…
Она лишь глотает его слова… Тяжело вздыхает и молча следует за ним, как загипнотизированная, вкладывает свою ладонь в его протянутую, чувствует, как в местах соприкосновения их тел все начинает гореть… Неправильно, наивно, самонадеянно, запретно…
Сидеть в лодке неудобно. Особенно, в этом до неприличия коротком платье… Она то и дело пытается одернуть юбку, сжимая до боли коленки друг с другом, и придавливая ноги к одному боку. Он совершенно беззастенчиво ухмыляется, видя ее потуги, но ничего не говорит.
– Разве мы не должны скрываться? – спрашивает Юлианна и сама понимает, что ее слова почему- то прозвучали двусмысленно…
– Знаешь, Юля, какой лучший способ законспирироваться, когда за тобой погоня? Затеряться в толпе…– она поднимает на него растерянно- волнительный взгляд, он снова усмехается, – сегодня мы затеряемся в толпе… Правда, убегать будем не от твоего Макдиси… От него не нужно уже никуда бежать- для него ты умерла… Мы будем убегать от твоих страхов и зажимов… Ты оставила их в прошлой жизни… Юлия Мейсан, которую я знаю, не такая…
– А какая? – спрашивает немного резко Юлианна… Она волнуется… И очень хочет закурить, только он больше не даст… Сигареты она, в растерянности из- за своего наряда забыла, а новую пачку на берегу Карим купить ей не даст…
– Узнаешь сегодня…– снова эта улыбка, от которой ей хочется броситься в воду и плыть от него со всей мочи… Но она этого не делает… Потому что очень хочет жить… А еще потому, что ей самой хочется познакомиться с этой самой Юлией Мейсан…
Глава 10
Карим
Она молчала, отвернувшись и закусив губу… А он невольно любовался. Красивая, породистая… Относящаяся к той категории женщин, которые действительно вне времени… Во что их ни одень, они не выглядят вышедшими из моды, ни в прямом, ни в переносном смыслах… Не стареют, а если делают это, то красиво… Она не рожала, поэтому и фигура как у девочки… Хотя, с ее комплекцией и после родов все будет окей. Многие из его соплеменников не любили таких худышек, предпочитая сочные формы подчеркнутой стройности, даже хрупкости, но его, почему- то именно в ней это цепляло, хоть он был еще тот любитель помять аппетитную, женскую грудь у какой- нибудь телки… Но одно дело- телки, которых набивалось сюда на яхту или в его дом с бассейном в Айя- Напе до отказа, когда устраивал шумные вечеринки, другое- она… ее хотелось не мять, ее хотелось открывать, как конфетку… Пробовать, смакуя, обнаруживая все новые и новые оттенки вкуса… Усмехнулся сам себе… Посмотрел на аквамариновую гладь моря… Что бы сказали родители, увидь их вместе? Да и плевать… Отец вообще бы не одобрил ничего из того, чем он занимался по жизни… Как- то ведь зашел разговор о хакерах… Он выразился недвусмысленно- они такие же преступники, как и обычные воры, и то, что они работают не руками, а мозгами, дескать, вдвойне постыдно… Когда Карим, сам не понимая, зачем, попытался возразить, что есть и «белые хакеры», правильные, наоборот, работающие на благо страны, ведь взломать можно не только то, что работает по правилам, но и вне закона… Но тот лишь скептически махнул рукой… Карима, правда, такая реакция отца мало зацепила… Когда он вообще прислушивался к чужому мнению? Когда вообще для него были важны эти условности общества… Люди, следующие в фарватере мнения окружающих, всегда для него казались смешными и недалекими… Он даже Амаль не раз говорил, что дико ей сочувствует- принцесса, вынужденная сковывать себя рамками, похлеще любого раба…
