– Земля.
– А! Так и напишу… Так теперь у нас – все! Ай-ай-ай! Что-то маловато вышло, – мальчишка расстроенно покачал головой. – Это плохо. Как всегда говорит уважаемый Исмаил-хадже – отчет должен быть большим и пухлым. Что бы еще написать-то?
– Про учеников напишем, – решительно рубанул Ляшин. – Медресе – этот ведь школа все-таки. Ради учеников ведь все и делается.
– Ага! – Мурад радостно потер руки. – Уже и пишу – у-че-ни-ки…
– Постой! – в очередной раз дойдя до угла, Алексей покусал губу, засомневался. – Ученики – какое-то плохое слово. Несолидное. Вот «обучающиеся» – куда как лучше звучит! Как-то официальнее, что ли.
– Да, «обучающиеся» – лучше, – тут же согласился мальчишка. Второй юный канцелярист – Орхан – был послан измерять двор медресе и саму площадь школы.
Благодаря некоторой осведомленности Ляшина в бюрократических тонкостях, отчет пух и хорошел на глазах! Слово «учитель» Алексей заменил на «педагогический работник», медресе обозвал «образовательной организацией», мечеть же – «юридическим лицом». Что же касается «обучающихся», тот тут ушлый Али-Урус разошелся вовсю! Появился и «непрерывный образовательный процесс», и «программа воспитательной работы» в соответствии с последними указаниями Канцелярии его величества султана и падишаха, и даже сравнительный анализ повышения качества образования за последние три года с соответствующим графиком!
Мурад едва успевал записывать. Даже Исмаил-ага, неслышно подойдя сзади, одобрительно покивал и похлопал Ляшина по плечу:
– Ох, Али-Урус! Чувствую – быть тебе хаджегяном где-нибудь в Варне.
Алексея между тем понесло:
– Успеваемость по всем учебным предметам выросла по сравнению с прошлым годом на… двадцать пять процентов, степень обученности – на сорок процентов, степень вовлеченности обучающихся медресе в общественно-полезные дела возросла на двадцать семь процентов… Гм… тут надобно что-то конкретное… Чего они вообще делают-то? Ну эти… обучающиеся в медресе?
– Ну-у… Коран читают, – положив перо, Мурад посмотрел в потолок и облизал губы. – Это еще… молитвы учат, суры…
– Помогают кому-нибудь?
– Огород мюдеррису пропалывают…
– О! Это подойдет. Так и пиши – помощь нуждающимся составляет… составляет… гм… четырнадцать процентов от прошлогодней. Охват обучающихся – девяносто девять процентов. Да! Пусть будет девяносто девять…
Юный письмоводитель вдруг захихикал:
– По весне как-то Орхан возьми да и напиши – «более ста процентов»! Его потом дядюшка Исмаил – палкой. И еще – чушкой неграмотной обозвал. С тех пор мы все знаем, как проценты вычислять.
– Рад за вас… – подойдя к окну, молодой человек потянулся. – Так, о хорошем, пожалуй, все написали. Теперь давай о плохом. Немножко. А то не поверят ведь. Что там плохого-то?
– Х-хо! Что плохого в медресе, спрашиваешь?
Мальчишка, казалось, только и ждал этого вопроса! Аж подскочил, едва не опрокинув чернильницу. И как начал, как начал…
У Ляшина «уши завяли»!
Если верить младшему писцу, медресе Туртукая являлось вместилищем всех бед и пороков, какие только были известны в Империи османлы. «Обучающиеся» постоянно подворовывали друг у друга (а еще и на рынке!) и беспрестанно дрались, учитель колошматил палкой всех, без разбора, заставлял стоять голыми коленками на горохе, бил указкой по ладоням и все такое прочее. Драчливые и вороватые ученики, кроме всего этого, были неоднократно замечены у женской купальни, а также – на деревьях у чужих дворов. Любопытные, чего уж!
– А еще они…
– Ну, хватит, хватит уже, – покривив губы, Алексей отошел от окна. – И так уже слишком много…
– А еще они любят подсматривать за домом нашего соседа, Весельчака Керима. Он там уединяется с наложницами в беседке… А они заберутся на старый карагач и смотрят! А Керим так такое… Одну он – сзади… вторую боком, а третью – так и вообще интересно… А дикую кошку Юртик Кеди для него сначала привязывают. Ну, слуги… Там ложе такое, в беседке… Вот к ложу. К спинкам. Раньше так привязывали – животом вверх, а в последнее время – спиной. Потому что Юртик Кеди все время ругается и плюется. А плюется она метко – один раз прямо в глаз. Э, бедолага Керим! Но что он с ней вытворяет… Один раз взял жезл… ой! Ну и бьет, конечно. Плетью всегда постегает.
– Да уж… Я и смотрю – весельчак!
Ляшин поиграл желваками и недобро прищурился – очень уж не любил, когда женщин мучили… Так, может, выкупить у садиста-соседа эту несчастную девчонку да отпустить? Взять в канцелярии свою долю… Исмаил-ага не должен бы отказать… А Керим как раз и собрался продавать свою дикарку.
– Она вообще-то красивая, хоть и худая, – мечтательно прикрыв глаза, продолжил Мурад. – А спина вся в шрамах. Заживут. Керим знает, как бить, чтоб и больно, и товар не испортить… А продать он ее – не продаст. Так, говорит просто… Я глаза его видел, когда он с ней… Так горят, как у сумасшедшего дервиша!
– Видел, говоришь? Тоже на карагач залезал?
– Ой…
Мальчишка потупился и покраснел – понял, что сболтнул лишнего…
– Ну, что, давай отчет закончим да обедать пойдем, – подмигнув парню, негромко расхохотался Ляшин. – А насчет Юртик Кеди ты все же узнай. Вдруг да продавать ее будут.
– Ой, вряд ли, чтоб продавать. Скорей, она убежит. Если до того Керим Весельчак не забьет ее до смерти.
За окном послышался стук копыт. Алексей повернулся, глянул, проводив глазами кавалькаду, пронесшуюся мимо «присутствия». Примерно дюжина человек, судя по виду – воины. Ну, а кто же тут мог быть еще? Первым скакал старый знакомый и доброхот – Рауль Мустафа-бей, за ним – ловкий молодой человек… или, скорее, девушка в мужском платье: просторная накидка феруджи, красные сапоги, тюрбан. Лица Ляшин не разглядел – пыль.
Свернув у мечети за угол, всадники унеслись прочь. Похоже, что к постоялому двору…
* * *
Въехав во двор, Рауль Мустафа-бей – офицер Порты в чине майора – спрыгнул с коня, бросив поводья подбежавшему служке. Тут же спешился и его спутник… вернее сказать – спутница. Стройная, худощавая, с тонким чуть вздернутым носиком и нахальным взглядом больших серо-голубых глаз. Молодая, вряд ли больше двадцати пяти лет… Несмотря на молодость, в этой девушке чувствовалась сила, недюжинная ловкость… и злость.
К гостям – судя по всему, важным – подбежал сам хозяин. Поклонился, застыл выжидающе.
– Принеси нам поесть, – поднимаясь по лестнице на второй этаж, небрежно бросил Мустафа-бей.
Хозяин молитвенно сложил руки:
– Слушаюсь, господин. Сейчас прикажу. Может быть, шербет?
– Можешь даже вино, – столь же небрежно высказалась сероглазая дева с открытым – против всех правил! – лицом. Сказала, расхохоталась и поднялась следом за Мустафой.
