* * *
– Но если Гординиус очнулся, то как там дела у Анте? – встрепенулся Дахху.
Принц пожал плечами:
– До сих пор в коконе.
– Представляю, как он будет негодовать, когда узнает, что проснулся последним… – цокнула языком я.
Кадия же, забравшаяся на старый городской колодец, а с него – на крышу бывшей лавки, крикнула оттуда:
– У меня плохие новости! Каннибалы возвращаются, причем с подкреплением. Их много, и они приближаются с трех сторон. Ненавижу оборону, но нам определенно нужно укрытие.
Мы с сомнением огляделись. Развалины вокруг выглядели крайне удручающе. Вдруг Гординиус, до этого момента так и лежавший на песке, забился в своих путах, будто рыбка. Я выдернула кляп.
– Канализация! – просипел альбинос. – Видите колодец? Прыгайте внутрь! Там можно спрятаться и запереться.
– Только если ты – первый, – я сощурилась.
– Да с удовольствием! – рассерженно рявкнул Гординиус, мотнув белой челкой. – Я видел, как едят каннибалы, Тинави, и, знаешь, зрелище отвратительное. Вы полные идиоты, что притащились в Мудру, но раз уж вы здесь, более того, раз меня прихватили – давайте выживать!
«Давайте выживать» – не худший лозунг в наших условиях.
Кадия и Дахху заглянули в колодец и выяснили, что в его стенах вставлены скобы для спуска и подъема. Оставалась одна проблема – единорог.
– Черт, – ругнулся Лиссай, потрепав Сиптаха по гриве. – Ты сможешь сам вернуться домой, дружище?
– Вы предлагаете ему проскакать почти тысячу миль в одиночку? – побледнела я, подразумевая, что это очень плохая идея.
– Бег и чудеса – его специальность. – Принц развел рукам:. – Это же королевский единорог, в конце концов.
Сиптах издал разочарованное ржание, которое можно было истолковать как «м-да-а-а, а я ведь подозревал, что прогулка с подвохом!», потом как-то очень по-человечески и ободряюще ткнулся мне в шею: «не грусти, девица, он прав!» – и, обдав Лиссая профилактическим холодком напоследок, стрелой рванул по улице прочь.
Все время, пока мы спускались в колодец, Дахху по собственному почину читал нам лекцию о живучести, мудрости и магических свойствах единорогов. И в кои-то веки никто и не думал его перебивать, наоборот, все откровенно радовались и чувствовали, как потихонечку растворяются тяжеленные булыжники на душе.
На дне колодца оказался тоннель, такой же смальтово-стеклянный, как и все в Мудре. Мы стояли в кругу света, проникающего сверху, а все остальное тонуло в темноте. Снаружи нарастали крики и топот приближающихся каннибалов.
Гординиус Сай шагнул к стене. Там, еле заметная из-за древности, была изображена белоснежная семиконечная звезда – символ Срединного государства. Альбинос с нажимом провел пальцами по ее контурам, и в стене, помедлив, что-то защелкало. Рисунок вдавился внутрь, и в тоннеле стало неспешно темнеть: высоко над нами стягивались стеклянные лепестки, закрывавшие колодец от внешнего мира.
Вскоре нас поглотила абсолютная чернота…
– А фонарей ни у кого нет, да? – тоскливо протянул Дахху.
Гординиус Сай, услышав это, драматически расхохотался.
– Я выпью крови и подсвечу, – решила я, но меня опередил Лиссай.
Оказалось, что принц уже сел на пол, скрестив ноги. Он сложил руки перед грудью: одна сверху, ладонь смотрит вниз, другая снизу – ладонь вверх, – и по мере того как Ищущий разводил их, между ними появлялось все больше и больше света, в конце концов оформившегося в шар.
– Откуда вы знаете про механизм в колодце? – спросил Лиссай Гординиуса.
И как-то все мы поняли, что сейчас у нас по расписанию допрос. Сели послушным кружочком, даже господин Сай не отставал.
Альбинос пожал плечами:
– Я работаю в Мудре последние годы.
– Да ты трудяга, Горди! – восхитилась Кадия. – И в Мудре работаешь. И в Иджикаяне. И на госпожу Тишь.
Колдун поморщился:
– Я на нее не работаю, Кад.
– А как же тогда охарактеризовать ваши отношения?
– Да чтоб я знал, – устало огрызнулся Гординиус.
Вообще, было видно, что он очень, очень устал.
Какая-то обреченная серость затягивала его худое лицо, светлый хвостик волос совсем спутался, напоминая мертвую ласку, а жреческий балахон, оставшийся еще с ритуала в Призрачной Роще, помялся и местами порвался. Горди прикрыл прозрачно-льдистые глаза, будто пытаясь заставить нас всех исчезнуть.
И я вдруг с пронзительной ясностью вспомнила, как мы раньше дружили.
Как смешной и нахальный альбинос приезжал в коттедж магистра Орлина на выходные. Как валялся с нами в библиотеке, располагавшейся на верхнем этаже, самоуверенно и томно зачитывал нам сумрачные стихи, и мы с Кадией тихонечко млели, а Дахху изо всех сил пытался тактично промолчать и не сказать Гординиусу, что тот ставит неправильное ударение в строчке «асимметрия наших душ»… Но потом все-таки сказал, и Горди нарочито-оскорбленно запустил в него простеньким заклинанием, и в итоге все это превратилось в магическую дуэль на заднем дворе, а потом мы гуляли всю ночь по Смаховому лесу, и смеялись, и смотрели за цветением флиборантов, и чувствовали себя четверкой супергероев, которые обязательно станут Шептуном, Военной, Лекарем и Магистром Тайн.
Куда же оно все уходит.
Как быстро. Как далеко.
Будто подслушав мои мысли, Гординиус открыл глаза. Внимательно посмотрел на меня. На Кадию. На Дахху. На мгновение в тоннеле повеяло атмосферой той вольной и вдохновенной жизни у магистра Орлина…
– Давайте я расскажу все по порядку, – вздохнул Гординиус Сай.
34. Карьерные мытарства господина Сая
Общая боль легко связывает людей, даже легче, чем общая радость. Но что хорошего может принести союз, построенный на боли? И что будет, если боль одного вдруг утихнет?
Философ Зандудий
Гординиус считал, что уж кому-кому, а ему в жизни не повезло по полной программе.
Началось все паршиво – детским домом, а закончилось вообще пустыней. В середину впихнулись годы, проведенные в Башне Магов – сияющие, полные надежд на будущее, а потому особенно горькие в ретроспективе.
В детстве Гординиус был очень пробивным. Он знал: если такой, как он, хочет чего-то достигнуть, то придется впахивать втройне. И не гнушаться некоторых не вполне добродетельных методов. А еще – выправлять самооценку, чтобы любовью к себе от него шибало за версту.
Потому что стойкое ощущение собственной ничтожности только в сказках вознаграждается сторицей. В жизни все по-другому. Если ты в себя не поверишь, то остальные тем более не станут. Делать им нечего, ага.
Когда Гординиус поступил в Башню Магов, он расслабился: решил, что теперь все точно пойдет как надо. Парень планировал стать Шептуном – Лесной департамент привлекал его своей однозначной положительностью. Горди думал: будущая должность, преисполненная благости, как бы сразу смоет все его предыдущие невзгоды и грешки. А что может быть лучше, чем из плохого стать хорошим?