А во-вторых, мне, если честно, уже не терпелось увидеть сына Пионии воочию, пусть даже издалека. Просто оценить – так ли он плох, как о нем судачат. И если да… Как так вышло, прах побери, что он возглавляет церковь?!
* * *
Пока я добралась до ребят, дождь кончился.
Ясная половинка луны всплыла на очистившемся небе, как драгоценная чешуйка дракона. Запели, осмелев и выбравшись из укрытий, соловьи.
Эта ночь была слишком хороша для того, чтобы проводить ее в любимой, но все же закрытой пещере Смеющегося
[10]. Поэтому мы с Кадией и Дахху выволокли огромный морской матрас наружу и устроились на нем: три горячих искры, чай, сэндвичи и пледы с длинными кистями, чтобы не мерзнуть.
Было иссиня-холодно и темно. Только пели сверчки за пушистыми ивами, заслонившими небосвод. И лягушки – тихонько, в обнимку – шептались в канавах. Из Леса тянуло загадками. От города долетали смешки и стук магботовых весел. Туман плескался вокруг матраса, как будто мы – на плоту, да в неведомом море, да в дороге к бессмертию…
Сколько нас помню, каждую весну мы с ребятами устраивали Уличную Ночь. На матрасе в саду нам казалось, что в мире нет ничего невозможного. Что мы – бесконечны. Было странно испытывать такой оптимизм ни с того ни с сего. Странно, но приятно. Вот она – сила традиций.
Мы лежали в рядок.
Справа Дахху – с моноклем в глазу, который он изредка и не пойми зачем вставляет, с волком Снежком в ногах и с ворохом статей о Марцеле из Дома Парящих, которые я принесла ему из ведомства, вызвав у друга спонтанный выброс дофамина.
Слева – Кадия. Глядя в небо, она подбрасывала и снова ловила мячик для тринапа. То одной рукой, то другой. Правой получалось хорошо. Левой – еле-еле. Но Кадию это лишь подстегивало. «Развивать свои сильные стороны – значит идти быстрее. Улучшать слабые – становиться неуязвимым. Так на фига мне торопиться куда-то, если там меня укокошит первый встречный?» – любила повторять подруга. И – левой кистью – шарик вверх да вверх.
В центре устроилась я. Сложила ладони на груди, как добропорядочный покойник, и вглядывалась в звезды.
Хорошо, когда есть с кем помолчать.
Где-то там, в вышине, в опасном и черном огне Небытия, бродят боги. Вернутся ли они? Будет ли к кому обратиться с молитвой? Или только – внутрь? В надежде найти еще немного сил, чтобы сделать рывок, очередной рывок – и неважно какой, ведь все мы стремимся вперед, даже если не можем сформулировать, куда именно…
Мне казалось, что я рассмотрела в туманности звезд завихренье – абсолютного монстра, за пятьсот квинтиллионов километров от нас – может, вход в царство Зверя? Страшные, распахнутые врата?
Каково там – в Пустошах Хаоса? Так ли тихо, как мы надеемся?
Вдруг Кадия, в сотый раз получившая мячом по лбу, повернулась на бок и уперлась локтем в желе матраса:
– Вы знаете, а ведь на новую должность в страже выбрали именно меня! – как всегда громко сказала она.
Виденье осыпалось хлопьями пепла.
Мы с Дахху изумленно сели. Маленькие оранжевые рыбки, жители морского матраса, тотчас испуганно сиганули во все стороны; изумрудные водоросли заколыхались; вода булькнула и завихрилась тайфуном.
– Уже?! Серьезно? – ахнула я. – Это один разговор на балу так мощно сработал?!
– Ага! – Кадия улыбнулась, хотя в ее пухлых губах мне почудилась тень печали. – Они сразу признали, что я создана для этой работы. Ликуем!
– И когда ты планируешь вернуться в стражу? – должным образом поликовав, спросил Дахху.
– Посмотрим. Но вступительные тесты у меня в конце недели. Это чистая формальность, конечно, я уверена, что сдам их, – Кадия странно хохотнула, – однако дополнительная тренировка никогда не помешает. Так что… Тинави, пофехтуем?
– Давай. Но чем? Я меч с собой не ношу, а у Дахху вряд ли найдется, да?..
– Не «вряд ли», а «точно не», – прыснул друг.
– А давай швабрами, – сузила глаза Кадия. – Считай, почти боевые посохи.
Так мы и сделали.
* * *
Некоторое время спустя, успешно сломав две швабры и перепугав всю округу своими воинственными воплями, мы с Кадией, уставшие и ржущие, как лошади, плюхнулись обратно на матрас.
Дахху так и валялся там все это время, буквально утонув в бумагах и возведя из одеял чуть ли не шатер: то ли чтобы не дуло, то ли чтобы изобразить, что он не с нами, бешеными.
Кадия, как всегда, когда пребывала в хорошем настроении, бодро разглагольствовала:
– Мы – просто красотки! Я не понимаю, почему этот мир еще не принадлежит нам?
– Учитывая, что мир – это на девяносто процентов наши мысли, может, и принадлежит. – Я блаженно жмурилась, чувствуя в мышцах приятную усталость.
– Глупость какая, – заявил Дахху.
И не успела я растеряться – с чего это он такой категоричный? – как оказалось, Дахху говорит не о нас. Друг напряженно смотрел то в документы, принесенные мною, то в свои заметки для будущей биографии Марцелы. Его лицо отражало всю гамму сомнений, описанных в Большом Справочнике Человечьей Натуры, что хранится в Башне Магов, что на проспекте Старых королей.
– До Иджикаяна госпожа Марцела была одного роста, а после – другого, – решительно начал Дахху, хотя его никто и не спрашивал. – До Иджикаяна она была Мастером Превращений, а после стала Шептуном. До Иджикаяна Марцела была экстравертом, а теперь – редкий интроверт… Как бы вы это объяснили?
– Никак, – обиделась Кадия. – Рядом с тобой два великолепных человека, которым срочно нужна порция острых ощущений, а ты унылые загадки множишь.
– В загадках – жизнь, – не согласился Дахху. – Тинави, подтверди.
– Э-э-э, нет, – я не поддалась. – Я не для того на этом матрасе по центру лежу, чтобы служить для вас медиатором.
– А для чего? – полюбопытствовала Кадия.
– Чтобы возвращать вас туда, – я ткнула пальцем в небо. – Чтобы вы не забывали о масштабе. Кто первый найдет созвездие Отшельника? Говорят, вход в Хаос где-то за ним…
Кадия с готовностью завалилась на спину, устроив рыбам очередной катаклизм.
Дахху, аккуратно убрав листки по Марцеле в сумку, вздохнул:
– Кажется, эта биография будет сложнее, чем мне думалось. А Отшельник – вон. Прямо над моей пещерой. Я что-нибудь выиграл?
* * *
Вскоре мы разбрелись по комнатам: крохотным гостевым «кельям», где у нас с Кадией были спальные мешки. Выспаться не удалось: едва пробило семь утра, как меня разбудила почта.
Приятно, когда о тебе помнят. Но еще приятнее – когда помнят о твоем режиме!..
