– Могу смешать два желтка, тернасский соус и сливки.
– Очень мило, что ты не предложила секиру. Хороший знак! – хрипло простонала подруга. – Спасибо. И, это… Тинави. Я не хочу сейчас обсуждать случившееся, ладно? Можно, я пока останусь тут?
– Конечно. Если только тебе не надо предпринять какие-то действия по поводу произошедшего.
– В таком состоянии я могу предпринять разве что что-нибудь саморазрушительное. Так что – нет.
Говоря, Кадия отказывалась даже повернуться ко мне лицом. Тяжелый дух того, что Все Очень Хреново, затягивал спальню, будто болото. Проветривай не проветривай – тут нужно что-нибудь посильнее!
– Может, порцию обнимашек перед сном?
– Ненавижу обнимашки в таких ситуациях. Это слишком мило.
– А если с Марахом? – предложила я.
Кадия, подумав, согласилась. Марах возмущенно подавился какой-то гусеницей, посмотрел на меня в стиле: «Ну что за подстава?!», но потом, распушив перышки, полетел к Мчащейся. Вскоре в комнате стало немного уютнее.
Никогда не устану поражаться тому, что даже кажущийся самым вредным на свете домашний питомец – на деле не что иное, как теплый генератор любви.
17. Ну же, Ноа!
Для изготовления чучел используют мертвых представителей фауны с минимальным количеством повреждений на шкуре. Для сохранения внешнего вида шкуры ее спиртуют. Спирта не жалеть!
Из заметок Эндерлана Очоа, чучельника
Приближался полдень.
Королевскую капеллу заполняли высокопоставленные гости, приглашенные на закрытую мессу его высокопреосвященства. Сам Ноа, судя по звукам, чистил зубы в своих апартаментах. Я стояла между резной дверью, ведущей в его комнату, и дымчато-розовой кварцевой стенкой – обратной стороной алтарной зоны.
То и дело я выглядывала из-за нее, чтобы посмотреть, кто где сидит, и какие наряды выбрали придворные дамы для сегодняшнего мероприятия, и как саусберийские боевые колдуны стоят по периметру капеллы, намеренно оголив запястья, демонстрируя заполненные маг-браслеты.
Мы, конечно, союзные государства и все такое, но если кто-нибудь освистит Ноа, то немедленно получит по кумполу. Не говоря уж о более серьезных опасностях.
В капеллу, шурша светло-коралловым платьем, зашла ее величество Аутурни. С ней – Полынь в белом традиционном одеянии, будто голый без всех своих амулетов. Судя по всему, придворный маг попытался еще и припудрить татуировки Ловчего, но это был дохлый номер… Надеюсь, маг выжил!
Надо сказать, что Полыни очень шел новый костюм. Настолько, что я никак не могла перестать смотреть на напарника – и в конце концов чуть ли не ладонями закрыла глаза сама себе, чтобы все-таки суметь отвернуться.
Ох уж этот Полынь!
Я вспомнила тот день, когда мы познакомились: тогда я тоже стояла столбом и разглядывала его в течение неприлично долгого времени. Но в тот раз причиной было мое любопытство: столько побрякушек, с ума сойти! И такая прическа! И странное сочетание аристократичного лица с безумной одеждой…
Теперь же я иногда не могу оторвать взгляд от Полыни просто потому, что с ним все становится в разы симпатичнее. Есть в моей жизни такие особенные люди: кажется, их можно втыкать, как фонари, тут и там. Благодаря им мир мгновенно светлеет.
В свою очередь, я тоже была одета по-дворцовому изысканно. Уровень мероприятия требовал определенной торжественности наряда, даже несмотря на то, что сейчас я работала, а не пришла в качестве гостя. Впрочем, это было очень приятно – нарядиться на светское событие. Я искренне верю, что любой девушке хотя бы раз в неделю нужно красиво одеваться, укладывать волосы – и потом с лебединой осанкой выходить в свет. Удивительным образом это поднимает настроение и самооценку.
Так и сейчас: я радовалась выбранному для меня в ведомстве небесно-голубому платью без бретелей, которое плотно облегало талию, а ниже расходилось струящимся потоком. Полупрозрачная накидка с широким капюшоном – того же небесного цвета – целомудренно прикрывала плечи. На груди у меня висело то, что можно было принять за эксцентричный талисман – а именно пузырек с багровой жидкостью.
Да, обычно я ношу кровь Рэндома на ремне или в кармане, но сегодня ни того ни другого не предполагалось. Мои бита, лассо и кинжал лежали буквально в нескольких метрах от меня, а за охрану отвечали саусберийцы, но я все-таки решила, что не стоит оставаться без такой полезной страховки, как кровь хранителя.
В очередной раз выглянув из-за ширмы, я помахала Полыни, уже севшему на свое место позади королевы.
Ловчий не сразу сфокусировал на мне взгляд – зато, когда это случилось, он не моргал десять секунд. (Да, я посчитала!) Лицо у него было таким приятно-ошарашенным, что я даже смутилась.
Потом Внемлющий отмер, подмигнул мне и показал большой палец. Я улыбнулась в ответ.
Весь зал уже был заполнен – и кресла, и стоячая галерка. Кто-то попытался подняться по винтовой лесенке на пустой музыкальный балкон, но его остановила стража: там сегодня закрыто.
Наконец в капеллу вошел его величество Сайнор. Все поднялись и поклонились, я тихонько поскреблась к архиепископу.
– Все уже на месте, ваше высокопреосвященство.
– Отлично. А теперь пусть подождут. Суета – грешно. Тишина – благодетель, – неприятным скрипучим тоном отозвался Ноа.
…Интересно, проповеди он тоже читает, как недовольный сморчок?
* * *
Полчаса спустя оказалось, что нет. Вообще нет.
Едва Ноа де Винтервилль ступил в пространство алтарной зоны, залитое пастельными красками солнца, с мерцающими огоньками свечей, с нежнейшим барельефом, изображающим шестерых хранителей, как все в храме замолкли. А сам Ноа – совершенно неожиданно – слегка улыбнулся. И раскрыл ладони.
И началось волшебство.
Голос архиепископа, выпущенный на волю, будто зажил отдельно… Он был сильнее Ноа. Весь Ноа был этим голосом – и только им.
Сильнейший Дар Проповедника. Звук, меняющий миры.
Голос заполнял вверенное ему пространство, затапливал капеллу, мягко, но непреклонно пробираясь в сердца, омывая лики хранителей; он гипнотизировал гостей, он заставлял воздух дрожать миражом и, казалось, мог легко поднять тысячную армию на самоубийственный поход – если бы захотел.
Во время проповеди я стояла в трех шагах от алтаря и Ноа, в тени удачно расположенной колонны, и никак не могла понять: как случилось это преображение? Из неприятного, жестокосердного чужака – в существо, которому веришь до слез, за которого в этот момент отдашь жизнь, не думая, – потому что если в мире есть такой голос, то это уже искупает все горести вселенной.
Архиепископ говорил…
Представители знатных Домов слушали, не шевелясь, как и хористы в дальних рядах. Завороженно слушала королева, прижав бутон розы ко рту. Замер Полынь, в начале мессы все пытавшийся поймать мой взгляд, но теперь тоже застывший, обративший мысленный взор внутрь себя, будто ищущий что-то и, судя по прикушенной губе, находящий не то, что ждал…
