– Я пыталась убраться.
– Да у меня же и так чисто! И, боги… Перила – пеной?!
– У тебя, может, и чисто. Зато у меня в голове – не очень, – проворчала подружка. – А один из базовых принципов вселенной гласит, что уборка помогает разложить мысли по полочкам. – И Кадия деловито отобрала у меня тряпки.
Я наконец вытащила ногу из плена ведра. Потом щелкнула выключателем на стене, и под потолком, потрескивая, разожглась маг-сфера.
В золотистом свете стало видно, что глаза у Мчащейся все еще красные, а под ними – печальные фиолетовые круги. Но при этом стражница была одета по-уличному, а из кармана ее брюк торчал такой же билетик на магретто, какой совсем недавно приобретала я.
Значит, сегодня она выходила из дома. Успех!
– Так, а ты, случайно, обо мне сейчас не думала? – прикинула я, пока мы ползали по лестнице, дружно пытаясь ликвидировать последствия «уборки».
– Думала, – отозвалась Кадия. – А что?
Я в стиле тарабанящего музыкального речитатива пересказала ей события сегодняшнего дня, закончив ситуацией с неконтролируемыми Прыжками. Кад так и села на мокрые ступеньки, сраженная количеством событий, впихнувшихся в одни сутки.
– Ты полагаешь, кровь Рэндома отправляет выпившего ее не туда, куда он планирует попасть, а туда, где о нем думают? – Стражница тыльной стороной ладони потерла лоб.
– Ага, – закивала я. – Такой божественный аналог икоты. Слегка радикальный, правда… А заодно – довод в пользу того, что молитвы все-таки работают, – во всяком случае, по отношению к телепату Рэндому.
– Молитвы – это ты загнула, конечно.
Потом Кадия отжала в ведро последнюю тряпку – интересно, зачем она вообще их столько притащила? Думала, в таких количествах они сами с лестницей справятся? – и протянула:
– Как ты считаешь, а работники хейлондской гостиницы расскажут Анте Давьеру о твоем визите? Или решат, что слуга-мышь головой поехал? И… чего это Анте вообще о тебе думал, а? – Мчащаяся ревниво сощурилась.
Я развела руками.
Мы переместились на кухню. Я вытащила из шкафа ароматную смесь из луговых трав и васильков, налила воды в толстобокий глиняный чайничек, разожгла миниатюрную жаровню. Кадия разрезала лимонный пирог, а потом оседлала стул и подперла щеку кулаком:
– Жаль, что мне Рэндом сегодня удачи не отсыпал.
– В смысле?
Кадия не ответила. Когда я удивленно обернулась – где твоя реплика, эй? – чайник чуть не выпал из моих рук…
Подруга молча и очень демонстративно обнажила левое предплечье. Привычной татуировки Стража на коже не было. Только розоватое воспаленное пятно.
Я поперхнулась. Потом открыла и закрыла рот. Снова открыла. Немая сцена.
С ума сойти. Еще полчаса назад я думала, что если Кадия выходила из дома, то это хороший знак. Но если она выходила, чтобы сделать санацию…
– Я теперь безработна, Тинави, – выдержав необходимую паузу, сказала Кадия. – И знаменита. И даже бездомна. Леди-из-Чрева – так меня зовут.
Я наконец заставила свои несчастные голосовые связки включиться:
– Итак, тебя все-таки узнали в ту ночь…
Мысль о том, что мы с Мелисандром идиоты и нам надо было все-таки что-то сделать тогда, пусть даже глупое – или хотя бы заставить Кадию поутру встать и решать проблемы, а не валяться страдальческой кучкой, – развернулась в моем мозгу сигнальной сиреной паники.
– Да, узнали, но это не принесло бы вреда, если бы я сама туда не явилась. – Лицо у Кадии стало жестким, как гипсовая маска. – Я проснулась сегодня утром и пошла в «Полет бражника». Хотела потолковать с барменом, извиниться, узнать, что и как. Прихожу – а там стражники, представляешь? Спрашивают, почему трактир разгромлен, что было причиной драки… И бармен им рассказывает обо мне: мол, госпожа Кадия из Дома Мчащихся устроила грязное шоу… Я так опешила, что стояла в дверях и пошевелиться не могла. Стражники говорят: да как ты смеешь, олух, клеветать на дочь Балатона! А «олух» им в ответ: да вот же она, смотрите! Все как по учебнику: преступник всегда возвращается на место преступления! И они, как в страшном сне, поворачиваются ко мне, и… Знаешь, я вроде никогда не была дурой, но мне так тошно стало, что, когда они спросили – это правда? – я сказала: да…
Кад в ярости стукнула кулаком по столу. Стол, справедливо считавший, что он ни при чем, обиженно всхлипнул.
– А потом все завертелось… Разговор со стражниками… Разговор с отцом… Оказалось, что решения об увольнении принимаются наверху еще быстрее, чем решения о найме. К закату я была уже без татуировки. Родители выгнали меня из дома – и поэтому, будь добра, не открывай дверь в свою кладовку, а то тебя придавит саквояжами. Плюс какая-то вшивая газетенка умудрилась пронюхать о скандале, так что, возвращаясь сюда, я наткнулась на это.
И Кадия, уже поднявшаяся и теперь мрачно ходившая вокруг стола (стол скрипел и боялся), выхватила откуда-то с подоконника дурацкую дешевую газетку и бросила в меня.
Кад была очень, очень зла. Две статьи я увидела на передовице: про Культ Жаркого Пламени, ставший проводить свои ритуалы чаще по случаю теплых ночей, и про Мчащуюся – названную, как она и сказала, «Леди-из-Чрева»…
– Вот прах. Но все наладится. Мы что-нибудь обязательно придумаем, – протянула я, прикидывая, безопасно ли дать ей чашку чая или она метнет ее мне в голову, успокоившись этим, а вовсе не цветочным сбором.
– Что, например?! – рявкнула Кад.
На кухне началась экстренная миграция перепуганных ею существ. Слетели птицы с деревянного карниза. Паучок под потолком срочно сворачивал паутину. Даже мотылек, бившийся в мерцающий аквариум с осомой, замер и пешком, чтобы не спалили, ушел куда-то к полкам с целебными травами.
– Тинави, один такой провал перекрывает все предыдущие достижения. Это правило карьерной лестницы, – прорычала Кадия.
– Так и одно достижение перекрывает провалы – правило общественной памяти! – возразила я. – Давай придумаем тебе какой-нибудь подвиг? В следующий раз появишься в газетах уже в ипостаси героини, они себе все локти искусают и мгновенно – слышишь, мгновенно! – начнут тебя восхвалять. Так и отмывают репутации, разве нет?
– Чтобы отмыть такое, мне надо спасти самого короля как минимум!
– И спасешь! – уверенно заявила я. – Хочешь, я на него нападу, а ты спасешь? Мне не впервой, а моя репутация во дворце все равно давно уже разорвана в клочья: терять-то нечего!
Кадия зашипела, как форменная гадюка. Ярость, боль, стыд, разочарование, горечь – все это смешалось в ней и теперь, как лавина, ширилось и катилось, вскрывая все больше и больше душевных ран. Но Кадия сегодня выбирала не плакать, а злиться из-за своего проигрыша.
Я уж решила, она меня сейчас грохнет. Сыграю в громоотвод, что называется. Полягу на поле битвы, зато спасу остальной город, ага.
