– Лиссай! – я обомлела. – Ох, простите, что я так раскинулась…
Принц не ответил. Еще мгновение он не шевелился, а потом неуверенно обернулся через плечо. Так медленно, что я испугалась: что меня там ждет? Страшная воронка пустоты, или насекомое, или просто мертвец?
Последнее предположение оказалось самым близким. На меня смотрел Лис, но…
Какой-то не такой. Он был будто застегнут на тишину. В руках у принца была принесенная мной газета. Веснушчатые пальцы, как рамка, сминали ее вокруг сегодняшней даты. Типографское пятно чернело и дрожало в давящем мраке, накатывающем, как прилив.
– Что случилась? – хрипло выдавила я.
Прахово сердце спотыкалось на каждом стуке. Потому что так себя не ведут, если кто-то уснул в твоей постели.
Я слезла с кровати и подошла, вглядываясь в принца. Черты лица острее, чем прежде. Щеки впали. Обветренные губы похожи на двух саламандр. Волосы острижены криво, совсем криво – и потускнели.
И одежда. Любитель шелковых пижам, Лиссай был одет… странно. Грубые штаны синего цвета. Белая кофта с капюшоном и поблескивающими металлическими полосками там, где должны быть пуговицы. Холщовый рюкзак на полу – брошен, развязан, топорщится внутренними противоречиями.
А у стены валялась дверная ручка… Она выглядела настолько старой – потемневшей от времени, обколотой по краям, – что в ней с трудом узнавался недавний подарок хранительницы Авены.
«Ты знаешь, что делать, принц».
«Знаю ли?..»
Я опустилась на пол. Лис смотрел на меня, как на привидение. Глаза казались наглухо зашитыми скорбью. Ни следа былой легкости и отстраненности… Только боль и магия, сцепленные воедино, ставшие хребтом.
За окном вдруг хлынул дождь, гребенчатой трещоткой прогладил ребра старой аркады. Под прикрытием шума я спросила – так тихо, чтобы он мог, при желании, не услышать:
– Где вы были? И… Как долго?
«Ш-ш-ш-ш… – говорил дождь. – Ш-ш-ш-ш…»
Принц вдруг закрыл лицо руками и, резко согнувшись, ткнулся лбом мне в колени. Так мы и сидели.
Потом, набравшись смелости, я стала осторожно гладить рыжий затылок.
– Все хорошо, Лиссай… Вы дома… Все хорошо… – бормотала я.
И неясно было – то ли ветер закрался в дождь, то ли плач – в тишину.
* * *
Пробило одиннадцать вечера.
Темнота сдавила столице горло. Дождь не прекращался, и где-то под ним бродили бокки-с-фонарями, загнав всех живых под крыши. Из окон по ветвям сирени стекала вода. Тонкими ручьями она скатывалась на пол, раскрывалась там блестящими лужами.
Лиссай смотрел на отражения призрачных лун в воде. Они, испещренные шрамами веток, вздрагивали от каждой капли и неравномерно, неритмично, меланхолично распадались и собирались вновь – в чем-то те же, в чем-то другие.
Я молчала. Я боялась заговорить с человеком напротив, о котором знала лишь то, что нас разделяет теперь на несколько вечностей больше, чем раньше.
В комнату проскользнул болотный огонек – сердитый и потерянный. Он прожужжал, как память, наматывая восьмерки, и вдруг завис между нами, отразившись в зеленых глазах принца. И, наверное, в моих. Допросная лампа ночи. Об этом, видимо, подумал и Лиссай.
– Вы знаете, я все-таки ушел в другой мир, – сказал он после долгого молчания. Голос его стал ниже, чем раньше. – И первые несколько месяцев ненавидел себя за то, что сделал это.
Мне подурнело.
– Потом стало легче – когда я понял правила игры. Главное из них: никому не говори, что ты принц из волшебного королевства. А то вернешься в одиночную палату.
Болотный огонек погас, решив, что роль его сыграна. А может, не хотел знать продолжение.
– Я потерял ключ сразу. Выйдя в новый мир, я упал в море, дверная ручка ушла на глубину, и как я ни пытался ее достать – не мог. Я плохо плаваю. Раньше плохо плавал. Тогда меня выловили, а теперь я умею. После психушки я потратил два с половиной года на то, чтобы все-таки, при помощи определенных людей, отыскать ключ от Святилища на дне моря, – кивок мне за спину. – Потом я пытался найти Лайонассу: мне было недостаточно просто подумать о Шолохе, чтобы вернуться. Новые возможности путешествий означали также новые возможности ошибок… Там по времени уже не ясно – где-то я проводил день, где-то минуту, где-то неделю. Когда я все же оказался здесь и прочитал в газете, что в королевстве прошла всего неделя, а не четыре года, как у меня, я… – Лиссай запнулся. Судорожно вздохнул.
Прикусил губу, смахнул челку:
– Я подумал, что мне очень повезло.
– Я так рада, что пропорция времени не оказалась обратной, Лиссай, – сказала я, коря себя за эти рассудочные кривые слова.
– И я, – сказал принц. – Я бы тогда повесился, – просто добавил он. И уставился на свои руки – все в мелких белых шрамах поверх веснушек.
Я шмыгнула носом и жалко улыбнулась. В ответ на эту пародию он тоже улыбнулся, но по-настоящему. Сразу потеплел, зажегся как факел – рыжина вернулась, золотом будто осветила воздух за креслом и под кроватью, и каждая веснушка вспыхнула звездой, отмечая маршрут: я шел здесь и здесь, а там я летел.
Я не могла оторвать от него взгляд. Мне казалось, я сижу перед распахнутой вселенной.
Лис достал из кармана жестяную коробку – в ней оказались подаренные мной карамельки в шуршащих обертках.
– Они так и не кончились за эти годы, сколько бы я их ни ел. – Принц покачал головой: – Я поверить не мог.
Лиссай закинул ириску в рот, задумчиво пожевал.
– Знаете, однажды попробовав, не остановишься, – сказал он слишком серьезно для разговора о карамели. – Я помню, как испугался, когда впервые увидел Святилище. Тот страх прошел быстро, и я с удовольствием стал познавать Междумирье. Следующий ужас – когда я оказался в плену у Зверя. Тоже отлегло. А потом я умер. – Лиссай протянул мне коробочку: угощайтесь. – И, казалось, тут осторожность точно должна перекрыть воздух вдохновению, но… Когда я вернулся, я просто не смог.
– Не смог что?
– Не смог жить, как прежде. Делать вид, что ничего не случилось. Мне всего было мало. Если однажды ты попробовал на вкус правду о себе, то уже никогда не смиришься с подделкой, ведь компромисс с собой – это просто проигрыш. Поэтому я все равно ушел. Там, когда все было плохо, я молился, как ребенок – только дайте мне вернуться, и, клянусь, я больше не заикнусь о Междумирье… И поэтому, кажется, унни не хотела мне помогать. Только смеялась, глядя на то, как я скупаю и краду дверные ручки по всей планете, надеясь с их помощью открыть Святилище. Она знала, что это лживое обещание. Что я не потяну такую цену слова.
Принц замолчал. Я всмотрелась в его лицо еще внимательнее. Кажется, там, в глубине глаз, поблескивали теневые блики – мои бывшие друзья.
