А когда у проблемы в плену твой друг, ерничество неуместно.
…Обоюдно сильная эмоциональная связь, значит. Вот что ты проверял, Полынь, в день, когда я ловила горгулью. Что ж… Учтем.
В груди у меня как-то странно потеплело от этих мыслей.
Мы с Анте, пыхтя и сопя, преодолели очередной овраг. Впереди показался тракт, ведущий в Шолох. У дороги стояла каменная скульптура монаха, который одной рукой поддерживал столб-указатель, ощерившийся табличками, как палица гвоздями, а в другой держал маг-фонарь.
– Я, конечно, понимаю, что фонарь помогает читать надписи в темноте, но гуляй я тут одна и увидь монаха с лампадой – умерла бы от разрыва сердца, – поделилась я. – И что потом?
– Кладбище близко, не страшно, – «успокоил» Анте.
Вскоре дорога превратилась в мост, пересекая лесную реку, и мы остановились, чтобы всласть напиться и поругаться.
Потребность в скандале мы ощутили одновременно – а это первый признак удачного партнерства. Ссорились самозабвенно, так, что искры летели: мы, ухватившись за крохотный повод, будто пытались взбодриться перед полутора часами пешего хода. Ибо кебы по ночам не ездят в Призрачной Роще.
Анте взбесил меня своей очень странной логикой: той самой, что посоветовала ему стащить пузырек с кровью, но почему-то не с каминной полки – заранее, – а у меня из кармана, уже на поляне. Хранитель злился на меня по схожей причине: мол, за каким прахом я взяла с собой на ночную вылазку только одну склянку? Надо было больше! Больше, прах побери!
– Анте, да над этими культистами хохочет вся столица! Я не думала, что произойдет что-то опасное! – оправдывалась я.
– Хорошеньким девушкам можно вообще не думать, но вы вроде хотели от жизни большего, чем роль свиноматки! – шипел Давьер, укладывая Гординиуса на обочину, густо поросшую крапивой.
Красный молодец поутру будет. То ли Анте не разбирается в травах, то ли знает толк в мелком гадстве.
Вдруг над дорогой вместо ветра повеяло холодом и болью.
Сзади донесся шелестящий, обиженный голос:
– Оставьте… Жрец… Смерть… Месть…
Я резко обернулась, спугнув мотыльков, облепивших мой аквариум с осомой. На дороге, слабо поблескивая в лучах луны, появился призрак десятилетней девочки.
Стерва Бетти!
Мне казалось, кладбищенские жители отстали от нас еще до кострового побоища, но… Видимо, не все.
– Это еще кто? – поинтересовался Анте, окидывая зеленоватую девчонку недобрым взглядом.
– Виновен… Убийца… Ненавижу… – продолжал бормотать призрак, плавая вокруг нас кругами, как акула.
Слова текли из Стервы Бетти волнами – то громче, то тише, а сама она медленно разгоралась, как вечерняя заря, вернее – как отражение зари в пруду. В отличие от нормальных привидений, в груди у Бетти не было искры – точнее, ее слабого, посмертного огрызка.
Еще у нормальных привидений обычно видно причину смерти – ну, знаете, отрезанная голова, меч в животе, искаженное лицо, если в деле участвовал яд. У девочки же – ничего…
О, прах!
Беру последние слова обратно.
Проморгавшись, я увидела (а может, новая, «набранная» плотность призрака позволила это), что девочку пополам, от макушки вниз, пересекает тонкая черная леска. Это не девочка, а две половинки девочки, состыкованные очень близко. Как будто ее… расщепило. Разорвало.
Ровно так, как бывает при неудавшемся Прыжке.
«А что, если после того раза Жрец больше не хочет проводить Ритуал Вознесения? Девочка погибла, и…» – вспомнились мне недавние слова одного из культистов.
– Бетти! – меня осенило догадкой. – Это ты участвовала в предыдущем ритуале?
– Да… – ответил призрак. – Жрец обещал… Будет нормально… Солгал…
– Значит, ты из Тернового замка? Ты хотела попасть в Луговую школу?
– Да… Но я… Испугалась…
– Почему ты поселилась на кладбище, а не на болотах?
– Бэльбог… Не пустил… Не любит мертвых…
По щекам девочки – тоже теперь уже почти материальным – потекли такие же до странности реальные слезы. Она больше не летала, замерла посреди дороги. Я встала перед ней, как бы нечаянно закрыв собой бессознательного Гординиуса, к которому были устремлены глаза призрака, светящиеся зеленым огнем.
– Тинави, а вы еще долго с ревенантом общаться собираетесь? – ядовито пропел Анте.
Судя по звукам за спиной, хранитель поднял с земли Гординиуса и как-то неловко перекинул через плечо, на манер подстреленной лани.
– Последний вопрос. – Я облизнула губы, понимая, что и впрямь с такими темпами у меня остается всего одна реплика.
Потому что да, Бетти определенно являлась ревенантом.
…Привидения бывают разные – минутка «Доронаха» к вашим услугам. Даже полминутки, учитывая обстоятельства.
Есть призраки, которые сохраняют полное сознание и память. Для них смерть не сильно отличается от жизни: обычно они с комфортом устраиваются на чьем-нибудь чердаке или в спальне (зависит от наглости). Когда такой призрак устает от посмертного бытия или же выполняет миссию, ради которой остался, – он может уйти навсегда, дождавшись последней октябрьской ночи.
Но есть и другие – ревенанты.
Их в нашем мире держит лишь одно: месть. После гибели ревенанты почти лишаются памяти. К ним сложно подойти: отталкивают болью. Они бродят в полубреду, обычно возвращаются к своему дому и стонут там, и злятся, потерянные и не понимающие, что делать, лишь твердящие свое имя, как молитву. Энергия ревенанта спрятана в нем до поры до времени: до того момента, пока он случайно не столкнется с виновником своей смерти.
Кстати, да…
– Почему ты хочешь убить именно жреца, а не богиню? Может, лучше на нее откроешь охоту – и заодно скажешь нам, кто она? – спросила я девочку.
– Не знаю ни о какой богине… Жрец выбрал меня, привел… Сказал: верь, и все получится… Завязал глаза… Я испугалась… Кто-то тронул… Не получилось… – пробормотала Бетти.
И полностью, эх, воплотилась.
Потому что – последняя деталь в портрете ревенанта, – когда он окажется рядом с целью, он соберет воедино всю до того копившуюся энергию и станет чудовищем.
Чудовищем на вечерок, для одного человека. Равнодушным к остальным. Монстром, который исчезнет, убив злодея. Или умрет в схватке – если кто-то вызовет его на бой вместо намеченной жертвы.
Прикусив губу – воздух наполнился чужой болью, пробирающей, как морозные иглы, – я смотрела на то, как обрастает плотью и странно выворачивается тело Бетти. Суставы гнулись и ломались с хрустом, на удлинившихся руках пальцы отрастали, как у ящериц, сквозь голову пробились ветками два крученых, уходящих назад рога, а рот превратился в жвалы.
