Я поморщилась, но кивнула.
И заново, покосившись на Анте, стала читать заговор, плавно двигаясь вокруг серебристой отметки, прикасаясь пальцами то к своему лбу, то к ключицам, то к основанию ладоней – к точкам смирения, помогающим не забыть. В неверном свете лампады монаха моя тень то удлинялась, то укорачивалась, танцуя на пустынной лесной дороге.
Я думала, Анте снова наорет на меня, потребует немедленно продолжать путь и не заниматься глупостями, все равно не имеющими реальной силы, но хранитель, как ни странно, не возмущался. Он только молча ждал, уложив нашего пленника на траву.
– Тинави! – наконец перебил он меня.
С какой-то непривычной интонацией.
Я обернулась. Половина лица Давьера была в тени, глаз черным колодцем темнел под упавшими волосами. Другая половина – на свету. Сосредоточенная. Бесстрастная.
– Считайте, я вам этого не говорил, но главную строку этого заговора – «ты сеял не зря» – вы должны повторить рефреном, – хранитель туго сплел руки на груди. – На стародольнем, нитальском и шэрхенлинге. Так правильнее. Да, в этом заговоре нет магии, но есть милосердие. Отчего мертвым больнее всего? Оттого, что они ушли, а мы остались. Мы должны показать им, что они тоже здесь. Они живы, живы в чем-то!.. Не забыты. И эта строка на трех древнейших языках Лайонассы достучится до их искр, где бы они ни расцвели вновь, угаснув здесь. И утешит их. А просто стародольний – пшик… В нем не хватит глубины, Страждущая. В нем не хватит веры.
– Но… – Я запнулась. – Анте, я не знаю, как сказать это по-нитальски. В Шолохе его не учат, это прерогатива островных народов.
– О господи!.. Повторяйте за мной.
Анте медленно произнес певучую, звучную строку. Я – за ним. С первой попытки получилось не идеально. Анте повторил. Я тоже…
– И ваши шаги, Тинави. Вы должны идти так же, как звучите. Плавно. С определенным ритмом.
– Вот так?
– Нет, вот так.
– Правильно?
– Уже лучше.
Ты сеял не зря.
Ты сеял не зря.
Ты сеял не зря.
И в какой-то момент звучание заговора в моих устах неожиданно стало чем-то большим, чем прежде.
Над полночной дорогой Призрачной Рощи пролетел тихий вздох, и где-то там, в ночном океане давно позабытой планеты, где снова зажжется угасшая ныне искра, волна серебристой вуалью нашла на пустынный берег…
И зашептали деревья. И поклонилась луне трава.
Лампада монаха ярко вспыхнула на мгновение – и угасла. Только два аквариума с осомой, стоящие на земле, остались мерцать.
Я медленно перевела взгляд на Анте. И вот это – не магия? Серьезно? Давьер стоял, вновь скрестив руки, и смотрел на меня исподлобья с очень странным выражением лица. То ли ненависть, то ли горечь были в его глазах – хотя, честное слово, ни то ни другое не казалось мне уместным здесь и сейчас.
– Спасибо, что научили этому, Анте, – искренне протянула я.
Хранитель неожиданно выругался сквозь зубы:
– Ничему я вас не учил.
– Но…
– Ничему. Я вас. Не учил. И не вздумайте рассказать об этом хоть кому-либо, Тинави.
Пока я растерянно смотрела на него – но ведь только что все было замечательно? – Анте взвалил нашего пленника на себя и побрел прочь. Я перевесила один из своих амулетов на скульптуру монаха – камень к камню, в благодарность – и побежала за падшим хранителем.
Мы молчали всю дорогу до пещеры Смеющегося, и, хотя Анте был похож на колючего и не пойми почему невероятно злого ежа, мы все-таки оба чувствовали, что это была какая-то новая, какая-то странно важная тишина…
26. Дело пошло по шувгею
Импровизация – это сумма накопленного опыта, вырывающегося хаотически.
Полынь, Старший Ловчий
Дома у Дахху никого не было. Пещера, уютно пахнущая кардамоном и яблоками, встретила нас лишь приветливыми огоньками гирлянды над крыльцом.
Видимо, ребята все еще проводили ритуал. Или праздновали его удачное завершение. Или – плохой вариант! – скорбели о провале, что, вероятно, выражалось бы в срочном закапывании трупа Марцелы и хладнокровных попытках замести следы…
Я вздрогнула и одернула саму себя: не дай небо накаркаю!
Анте, войдя в пещеру, гневно перебросил Гординиуса через порог. Когда хранитель понял две вещи – то, что колдун не спешит очнуться, и то, что я не спешу помогать, – он стал обращаться с пленником не слишком аккуратно. Я мысленно дивилась ударной мощи своего локтя, столь качественно «выключившей» мага, но потом сообразила: Гординиус испокон веку еще крепче, чем я, пренебрегал режимом.
Видимо, пользуется случаем: спит.
Я стала копаться в кухонных ящиках. Душка Дахху снабжал все наклейками в жанре заботливой бабушки: «тумба для сладостей», «инструменты», «полезные мелочи». Мило-то оно мило, но вот почему веревка нашлась рядом с мылом в разделе «если день не задался» – это вопрос, требующий разбирательства.
Я кинула моток Давьеру, и тот стал тщательно привязывать Гординиуса к стулу возле камина, пока я разжигала огонь. Едва хранитель закончил, как Сай слабо дернулся. Мы с Анте рывком подтащили к нему две табуретки и с размаху плюхнулись на них.
Когда альбинос открыл глаза, ему предстала ожившая классика жанра: плохой и хороший детективы. Хотя нет. Учитывая, что я все еще злилась из-за биты, а Анте – из-за вынужденной переноски тяжестей, мы оба были плохими.
– Привет, Гординиус! – Я забросила ногу на ногу. – Ну что, сам расскажешь, как ты дошел до жизни такой – продавать сирот богине, или тебе помочь? Я зимой прослушала спецкурс «Пытки и Как Собрать То, Что Осталось от Клиента», а потому умею выбивать правду.
Гординиус посмотрел на меня так недоверчиво, что я поспешно ткнула пальцем в Анте:
– А если меня пробьет ностальгия, то есть он. Поверь, ему все фиолетово. Порежет тебя на куски и даже не моргнет.
– По опыту, если кровь в глаз брызнет – моргну, – педантично уточнил Давьер.
Поправочка: плохой и очень плохой детективы.
Гординиус криво усмехнулся:
– Вы даже не представляете, что натворили, – сказал он, упершись в меня своим белесым странным взглядом, карманной зимой, спрятанной в радужной оболочке. – Явившись на костер, вы многим подписали смертный приговор.
– Такой же, как ты – Стерве Бетти?
– Нет. Такой же, как ваши Ходящие – Эрику.
Я непонимающе нахмурилась.
Гординиус хохотнул:
– Вот-вот. Я хотя бы знаю имена тех, кого убил, – прорычал он, резко качнувшись вместе со стулом вперед. Будто хотел ударить меня головой.
