Кадия, перебирая розовые лепестки между пальцами, нахмурилась.
– А как вообще твоей тетушке пришло в голову наделить запредельными Умениями сирот? – вдруг спросила она. – Да еще и устраивать им некий отбор. И проводить обряды посвящения: готов ли ты к новой жизни и все такое. Что это за чушь? Ей заняться нечем? Я имею в виду – как в принципе такое может прийти в голову серьезному человеку?
Полынь вдруг усмехнулся. Как-то по-доброму даже.
В смысле – он и по жизни не злой, но в последние часы глубокая морщина, залегшая между бровями Ловчего, будто утягивала в себя весь его свет.
А сейчас – на мгновение тень улыбки проскользнула по лицу напарника, будто он вспомнил что-то приятное.
– Ты не поверишь, Кадия, – сказал Внемлющий, задумчиво крутя кольца на своих худых пальцах. – Но это не Тишь придумала. Подобной традиции уже лет триста, не меньше… Иронично, конечно, что дело Ринды Шаграух досталось Тинави уже после ее повышения, и именно тогда, когда я отвлекся на дворцовые загадки. Иначе мы бы разбирали его вместе, как всегда до этого, и я сразу бы увидел: из сирот Тернового замка выращивают Ходящих. Посвященному человеку сразу ясно: процесс отбора студентов в Луговую школу – это калька с конкурса на Теневой факультет…
– Погоди-ка! – цепко прищурилась я. – Я думала, юных Ходящих просто берут из числа знатных, магически одаренных детей. Покупают, увозят, учат?
– Покупают и увозят – это да, – согласился Полынь, устраиваясь на ковре поудобнее. – Но на факультет мы поступаем не сразу – и далеко не все… Сейчас расскажу.
* * *
История Полыни про Дом у Моря
…Меня продали в тот год, когда Страна-Смерти-За-Холмами – наша северная соседка – получила свое название: спасибо армии некромантов, усеявшей мирную республику трупами за каких-то несколько дней.
Шолох тогда напрягся, очень. Ходящие видели врагов во всех – превентивно; казни устраивали ежедневно, прилюдно, назидательно, иногда вешали таких безобидных с виду горожан, что люди начинали подозревать самих себя – чисто от усталости и страха.
Мне тогда не исполнилось и шести лет. Я ни праха не знал из вышесказанного. Но как меня продавали – помню.
Сцена стоит перед глазами четко: июнь, в открытые окна поместья летит тополиный пух, похожий на снежные хлопья, и я сижу на паркете у парадной лестницы рядом с Душицей, совсем как бывает и сегодня в дни семейных праздников, но вместо бокалов у нас в руках игрушечные мечи, которыми мы отчаянно пытаемся выколоть глаза друг дружке.
Мы – двойняшки.
И в детстве нам это казалось ругательством: до самого моего отъезда каждый из нас пытался устранить конкурента – без шуток, на полном серьезе. Мы почему-то думали, что, если второй пропадет, первому будет дышаться вольнее. Или в какие там мысли это облекают пятилетки? «Все игрушки будут мои»? Что-то вроде того.
И вот – стучат.
Со второго этажа спускается отец, его за рукав дергает Вереск – ему уже лет двенадцать, он редкий ублюдок, экспериментатор, отрезающий комарам ноги (сейчас возглавляет кафедру Магических Тварей).
Дверь открывается. За ней – вытянутый, как стрела, силуэт в золотом балахоне и маске, с огромным посохом, ростом с отца. Силуэт подсвечен летним солнцем, как нимбом с икон.
– Здравствуй, Цвет, – говорит гость. – Время и нашему Дому расплачиваться с королевством. Я за ним, – и посохом указывает на меня.
Отец побледнел, отшатнулся.
– Он же ребенок! – шепчет. И вижу – в руке уже собирает заклятье.
Златолицый гость смеется:
– Цвет, да ты что! Не на эшафот, конечно. Если бы туда – мы бы не разговаривали, – и голос под маской ласковый, многообещающий. – Твой сын – не проблема, а возможность. Как и все, к чему я прикасаюсь. Возможность для королевства. Возможность для тебя и для других твоих детей. – Золотой гость протянул отцу тяжелый звенящий мешочек. – И конечно, возможность для твоей супруги. А то в этом году очень опасно жить в Шолохе, будучи из рода некромантов…
– Это угроза? – спрашивает отец.
– Это факт, – отрезает маска. – У тебя есть двадцать минут, пока я везу молодого Полынь нужным людям. Потом я вернусь. Надеюсь, единственное, что мне придется тут сделать, – это распорядиться о том, в какие частные школы отправить твоих малюток, раз уж родители исчезли. И сказать Монете, что теперь она – глава Дома Внемлющих.
– Спасибо, Тишь, – шепчет отец, бросаясь обратно на второй этаж, выкрикивая имя моей матери.
А золотая маска потрепала по щеке Вереска, дала щелбан Душице, взяла меня за руку и увела из дома. Деревянный меч волочился за мной, острием чертя след в песке.
Родителей я больше никогда не видел.
…Через несколько недель сурового вида лодочник – его звали Харрон – высадил меня и еще около двадцати ребят на скалистом острове посреди океана – далеко за восточными пределами Шэрхемисты.
На острове стоял дом – мы звали его Дом у Моря. Вокруг росли колючки – кстати, терн, – торчали скалы, ползали гадюки меж камней. В расщелинах утесов плескалась вода, соленая настолько, что глаза от нее щипало месяц. Весь остров был каким-то крапчатым, шахматным – белые отметины птиц на черных камнях.
В доме жили только мы. За нами ухаживали несколько глухонемых наяд-служанок: они выходили из моря на закате, убирались, готовили еду, стирали, а потом так же безмолвно растворялись в рассветной розовой пене морской.
Нам никто ничего не объяснял. Ничему не учил. Не делал замечаний. Это была жизнь, полная странной, ненужной свободы на черном острове среди бушующей воды.
Море было везде. Наяву и во сне. Во сне – особенно. Оно плескало полуночными сновидениями в лицо, и я просыпался от холодных брызг и криков чаек – а может, от криков тех, кого мне только доведется казнить в грядущие годы, а может, от собственных криков, мгновенно тонущих в океане одиночества среди двух десятков ни пепла не понимающих детей.
В Доме у Моря казалось, что мы не нужны никому на целом свете, выброшенные за борт королевства.
Некоторые тонули, случайно или нет. Некоторых съедали местные жители – странные тени, выходящие на охоту по ночам. Я не расставался со своим игрушечным мечом. Потом сменил его на железный, найденный в сундуке на дне моря.
Однажды в Доме стали появляться загадки. Странные знаки. Записки. Блестящие в свете луны дорожки, уводящие в расколотую башню маяка. Некому было объяснять, что это и зачем.
Но чудеса – такая штука… Если ты внимательный и любопытный, ты сам в них вцепишься, не спрашивая разрешения.
А других чудеса и не ждут.
Если умный – ты разгадаешь тайну и двинешься дальше. Если упорный – не бросишь это дело, хотя никто не будет хвалить тебя за его выполнение. Некоторые задания требовали опыта, другие – смекалки, кое-какие – жестокости, которая детям давалась легко.
