На какой-то из станций один из них купил самогон, и они накачиваются. Перед сном они не забывают сделать очередной укол.
***
Мои похитители крепко спят, а поезд тормозит. В глазах мир уже начинает сужаться до микроскопических размеров. Я знаю – у меня есть примерно четыре с половиной минуты, пока я не потеряю сознание. Половину четверти из которых я уже упустила.
На нетвёрдых ногах я тороплюсь в сторону выхода из вагона и жадно вдыхаю ночной воздух.
– Напьются и выделываются, – шипит мне в след проводница.
Я ухожу от поезда настолько быстро, насколько позволяют скованные от отсутствия движений ноги и помутнённый разум.
Под ярким фонарём на пустой платформе у здания вокзала стоит огромный человек – просто гора мышц и мускулов. Настоящий богатырь. Мужчина дымит себе в бороду и стряхивает пепел на исполинские валенки. Зима, а снега нет. Мы уже на юге. Зачем ему валенки?
Я подхожу к мужчине, чувствуя, что силы покидают меня. Смотрю в его лицо, безразличные жестокие глаза.
– А ну стой! – слышу из окна поезда.
Больше нет сил и возможности тянуть.
– Меня зовут Севиндж, – хрипло говорю я мужчине.
Или мне так кажется.
Бородач непонимающе смотрит на меня, и я пробую ещё раз.
– Меня зовут Севиндж, – его глаза округляются. Слышит! – Меня похитили.
Больше я ничего не запоминаю, потому что действие наркотика, которым меня пичкали каждые два часа, снова начинается. Мне остаётся лишь надеяться, что этот огромный бородатый мужчина, который выглядит страшнее похитителей, не бросит в беде молодую девушку.
Глава 2
Он.
Меня словно сам чёрт дёрнул из леса, словно манил своими сладкими речами: «Тихон, езжай на станцию!»
Я затарился провизией, табаком, лекарствами по мелочи, купил водки, само собой, – скоро Новый год – и уже собирался уезжать, как электричку отменили.
Придётся ждать самую раннюю – шесть часов на вокзале!
Подошёл батумский поезд – чудаки, чего тащатся туда в декабре? Я выхожу на платформу и закуриваю.
Бездумно глотаю дым, вдруг вижу щуплого паренька, что идёт в мою сторону, странно перебирая ногами.
Смотрю в его затуманенный взгляд и понимаю – пьяный или обколотый. Сейчас спросит сигаретку и отчалит вместе с поездом. Если успеет – стоянка три минуты.
Он подходит ко мне и шевелит губами. Совсем юнец. Совсем не в себе. Злится. Закатывает глаза. Голубые, почти прозрачные, на тонкой белоснежной коже лица.
– Меня зовут Севиндж, – говорит, и я удивляюсь. Ни разу не слышал такого имени.
Но вот он продолжает, и мне не до веселья:
– Меня похитили.
Ребёнок вырубается. Сколько ему – лет шестнадцать? За ним уже бежит кавказец лет тридцати.
– Эй, брат, – кричит он и пытается поднять тело. – Ну напился, ну не вовремя.
Он делает вид, что ничего страшного не произошло, но только парень ему такой же брат, как я – отец.
– Погоди, мил человек, – останавливаю жестом я.
– Что? – возмущается он. – Брат напился, а поезд сейчас уйдёт.
– Чем докажешь, что брат?
– Мамой тебе клянусь! – крестится тот, а сам пятится.
Из здания вокзала выходит полицейский. Кавказец пускается бежать. Запрыгивает в свой вагон. Поезд уходит.
– Что у тебя, Тихон? – лениво тянет сержант.
– Отдыхай, – киваю я. – До утра присмотрю, а там видно будет.
Сержант закуривает и ухмыляется:
– Бабу тебе надо, Тихон. Засиделся ты в своём лесу.
– У тебя забыл спросить, – огрызаюсь я, подхватываю на плечо паренька и иду в зал ожидания.
Парень такой лёгкий, несуразный. Без сознания. Спит как убитый.
Скидываю тулуп и накрываю им щуплое тело. Заболеет – возись потом с ним!
***
К утру мой подопечный всё ещё не приходит в себя. Сержант умоляюще смотрит на меня – не хочет проблем под конец смены, и я снова надеваю тулуп и подхватываю паренька на плечо. Беру сумки, сажусь в последнюю дверь последнего вагона электрички, и мы едем в горы.
На конечной остановке я снова повторяю манипуляции, выхожу и три часа пробираюсь по знакомым тропам.
На цепи возле дома заходится лаем пёс.
– Заткнись, Полкан! – цыкаю я и отпираю ржавый замок.
Укладываю паренька на единственную кровать в единственной комнате, затапливаю печку и думаю, какого лешего творю безумства.
Грею баню, готовлю обед. Моюсь. Парюсь. Тяну время.
В доме жара, а странный гость в беспамятстве, спит беспробудным сном в зимней одежде.
Нехотя стягиваю с него шапку – странные колтуны и шишки на голове, снимаю маленькие, словно игрушечные, ботинки, плотные спортивные штаны. Недобрый знак – паренёк-то в колготках! С сомнением расстёгиваю молнию на олимпийке и чертыхаюсь – под кофтой нет майки или футболки, там миниатюрный белый хлопковый лифчик!
А был ли мальчик?
***
Боюсь ложиться спать рядом с ней. Проснётся – испугается.
Севиндж. Что за имя такое? Странное, не славянское. А внешность – напротив. С удивлением разглядываю её: хрупкая, тонкая, того и гляди – сломается пополам, не починишь. А на шее шрам – откуда? Кто тронуть посмел неженку?
Сразу воспоминания недобрые лезут в голову. Отсекаю их и отворачиваюсь.
Откупориваю бутылку, залпом выпиваю стакан и обедаю.
Больше суток не спал, в сон клонит. Да боюсь гостью упустить – заплутает с испугу в лесу, даже Полкан не отыщет.
Так и сижу за столом, не смея шевельнуться.
***
Что-то мягкое, невесомое касается моего плеча. Открываю глаза – сумерки в доме. Часов восемь. Утро или вечер?
Гостья моя испуганно смотрит, глаза огромные, что два блюдца.
– Спасибо, – с чувством произносит она.
Её голос охриплый и звучит слишком тихо.
– Спасибо! – она обнимает меня, и от неожиданности я замираю.
Её сердце бьется подобно пташке о прутья клетки. Колибри.
– Спасибо, – шепчет она. – Спасибо! Вы не представляете, что вы для меня сделали.
Она плачет. Её слёзы отпечатываются на моём лице, на шее, пропитывают кофту на плече.
Я осторожно обнимаю её плечи и усаживаю на колени, утешаю, как умею – неуклюже глажу своими огромными ручищами по тонкой спине, боясь причинить вред.
