И не только это. Она наклонилась вперед, напряглась, чтобы побороть усилившуюся волну страха, и принялась рассматривать эту коллекцию. Записка Джефу, написанная от руки, прядь черных волос, перевязанная золотой ленточкой, другие фотографии, всегда только ее – в элегантных и изысканных рамках. Рядом стояли туфли, которые были на ней в лимузине, и лежал аккуратно сложенный пиджак.
Это место похоже на раку со святынями, вздрогнув, поняла Дина. Из ее губ невольно вырвался звук, похожий на рычание напуганного зверька. В углу стоял телевизор и полка с переплетенными в кожу альбомами. Но самым страшным было то, что во всех углах комнаты с потолка свисали камеры. Маленькие красные огоньки горели, как хищные плотоядные глазки.
Дина отпрянула, чувствуя, как страх взмывает вверх гладкой шелковой птичкой. Ее взгляд бегал от одной камеры к другой.
– Ты смотришь на меня? – Она старалась, чтобы в голосе не прозвучал ужас. – Я знаю, что ты смотришь. Ты не можешь оставить меня здесь. Они будут искать. Ты знаешь, что они найдут меня. Может быть, они уже ищут.
Дина посмотрела вниз, на свое запястье, чтобы проверить, который час, но ее часы исчезли. Когда? – с отчаянием подумала она. С тех пор, как она потеряла сознание в машине, могло пройти всего несколько минут, а могло и несколько дней.
Машина. У Дины перехватило дыхание.
– Тим! – Она крепко сжала губы, пока боль не уступила место желанию заплакать. – Тим, ты должен отпустить меня. Я постараюсь тебе помочь. Я обещаю.
Я сделаю все, что смогу. Пожалуйста, войди сюда, поговори со мной.
Как будто только ее приглашения и ждали. Часть стены скользнула в сторону. Дина инстинктивно бросилась вперед, но из ее горла вырвался стон отчаяния: голова опять закружилась, и ее опять затошнило, как от сильной дозы наркотиков. Но все же она расправила плечи, надеясь, что ей удастся хоть немного скрыть свой ужас.
– Тим, – начала она и от неожиданности запнулась.
– Добро пожаловать домой, Дина.
Пунцовый от застенчивой радости, в комнату шагнул Джеф. В руках он нес серебряный поднос со стаканом вина и спагетти с зеленью на тарелке китайского фарфора. Рядом лежал одинокий красный бутон розы.
– Надеюсь, тебе понравилась комната. – Как всегда, неторопливо и ловко он поставил поднос на бюро. – Я потратил немало времени, чтобы устроить здесь все, как надо. Я хотел, чтобы ты была здесь счастлива. Знаю, здесь нет окна. – Он повернулся к Дине. Его глаза горели слишком ярко, хотя в голосе слышалась извиняющаяся интонация. – Но так безопаснее. Пока мы будем здесь, нас никто не побеспокоит.
– Джеф! – «Спокойно!» – приказала она себе. Она обязана была сохранять спокойствие. – Ты не можешь держать меня здесь!
– Могу. Я тщательно все это спланировал. Я работал над этим несколько лет. Почему ты не сядешь, Ди? Наверное, ты еще не очень хорошо себя чувствуешь, а я хочу, чтобы ты могла спокойно поесть.
Он шагнул вперед, но, хотя Дина невольно напряглась, не попытался до нее дотронуться.
– Потом, – продолжал он, – когда ты все поймешь, тебе будет намного легче. Тебе просто нужно время. – Он поднял руку, как будто собираясь прикоснуться к ее щеке, но опять опустил, словно не желая ее пугать. – Пожалуйста, постарайся расслабиться. Ты никогда не даешь себе расслабиться. Я знаю, что сейчас ты, может быть, немного боишься, но все будет в порядке. Но если ты захочешь со мной драться… – Он не мог произнести этого вслух, поэтому вместо слов вытащил из кармана шприц. – Я этого не хочу. – Дина тотчас же отпрянула, и он быстро спрятал шприц обратно. – Правда, не хочу, и ты все равно не сможешь отсюда вырваться.
Опять улыбаясь, он пододвинул стол и стул ближе к кровати.
– Тебе надо поесть, – весело сказал он. – Меня всегда волновало то, что ты никогда не заботишься о своем здоровье. Ты всегда или ешь наспех, или не ешь совсем. Теперь о тебе буду заботиться я! Садись же, Дина.
«Я могу отказаться, – подумала Дина. – Я могу кричать, требовать, угрожать». Чего ради? Она знала Джефа – или думала, что знала, – много лет. Он мог быть упрямым, но обычно ей всегда удавалось его уговорить.
– Да, я хочу есть, – сказала Дина, надеясь, что желудок ее не подведет. – Ты все мне расскажешь, пока я ем? Ты все мне объяснишь? – Она улыбнулась ему лучшей из всех своих телеулыбок.
– Да:
– Его лицо горело от радости, словно от лихорадки. – Я думал, что ты сначала будешь сердиться.
– Я не сержусь. Я боюсь.
– Я никогда не сделаю тебе больно. – Он взял ее вялую руку и тихонько сжал. – И я не позволю, чтобы кто-нибудь другой причинил тебе боль. Я знаю, Дина, что сейчас ты, наверное, думаешь, как бы отсюда выбраться. Как убежать от меня, пройти сквозь стены… Но ты не сможешь. Я правда очень сильный, а ты еще очень слабая из-за наркотика. Что бы ты ни делала, все равно останешься здесь, взаперти. Садись.
Как во сне. Дина подчинилась. Ей хотелось бежать, эта мысль пульсировала у нее в голове, но ноги подгибались. Как она могла бы убежать, когда едва стояла? Ее тело было еще во власти наркотика. Джеф всегда учитывал каждую деталь; именно из-за таких мелочей он и был неоценимым членом ее команды.
– Это не правильно – держать меня здесь, Джеф.
– Нет, правильно. – Он поставил поднос перед ней на стол. – Я долго думал над этим. Так будет лучше всего. Для тебя. Я всегда думаю только о тебе. Потом мы сможем уехать путешествовать. Я уже присмотрел несколько вилл на юге Франции. Наверное, тебе там понравится.
Он прикоснулся к ней, легким движением погладил по плечу. Дина вздрогнула. Внутри у нее все сжалось.
– Я так люблю тебя.
– Почему ты никогда мне этого не говорил? Мы могли бы поговорить о том, что ты чувствуешь.
– Не мог. Вначале я думал, это просто потому, что я такой робкий, но потом понял, что все это похоже на план. На жизненный план. Твой и мой.
Торопясь все объяснить, Джеф придвинул второй стул. Когда он наклонился вперед, его очки сползли вниз по носу. Потемневшими глазами Дина наблюдала, как он поправил их указательным пальцем. Старая привычка, когда-то казавшаяся ей такой милой. Но теперь от этого жеста у нее в жилах похолодела кровь.
– Тебе надо было много сделать, набраться опыта, научиться разбираться в мужчинах – до того, как мы смогли бы быть вместе. Я это понимал, Ди. Я никогда не сердился на тебя из-за Финна. Мне было больно. – Положив руки на колени, он вздохнул. – Но я не сердился на тебя, и на него тоже не мог сердиться. – Его лицо опять просветлело. – В чем бы я мог его обвинять? Ведь я и сам знаю, насколько ты совершенна. Когда я впервые увидел тебя по телевизору, у меня даже дыхание перехватило. Мне даже стало немного страшно. Ты смотрела прямо на меня, прямо в мою душу. Я никогда этого не забуду. Видишь ли, раньше я был так одинок. Единственный ребенок… Я вырос в этом доме. Ты не ешь. Дина. Я хотел бы, чтобы ты поела.
