— Хватит реветь, никто же не умер, — сказал бы он, цокнув языком, а потом рассмеялся.
Я так явственно представила его слова, что услышала их вживую. От чего разрыдалась пуще прежнего.
— Не такой реакции я ожидал на своё возвращение… — продолжил голос Макса, теперь со смущением.
Поворот. Задержка дыхания. Не может быть.
Его владелец топтался на пороге, рассматривая беспорядок, состоящий из сотен бутылочек, тетрадочек и листочков бумаги.
— МАКС!!!
Живой! Настоящий!
Ур-р-ра!
Его отпустили домой!!!
Я бы рванула к нему, чтобы затискать и зацеловать, но внезапно остановилась. А вдруг ему нельзя? Вдруг он ещё слаб? Вон, вид какой нездоровый, бледность никуда не делась, а исхудал как сильно…
— Иди же ты сюда, — Макс сам распахнул объятия и, когда я очутилась в них, добавил: — Я жутко соскучился.
Всё, не о чем больше тревожиться. Он практически здоров, его сердце бьется, он дышит и способен улыбаться как прежде.
— Спасибо, что спас меня, — я пробормотала, зацеловывая его шею и подбородок, покрытый легкой щетиной.
— У меня был выбор, что ли? Жаль, что магии не хватило, чтобы добить этих уродов.
— Но теперь с ней всё нормально? С магией.
— Она восстановится, — жестко ответил Макс, запрещая мне продолжать допрос.
Но я не могла молчать, меня распирали вопросы, нужные и не очень, бесполезные и толковые. Правда, перед тем, как все их задать, я выпила обезболивающее зелье (Макс нашел его примерно за полторы секунды). Выпила, отдышалась, приходя в себя, и…
Вопросы полились нескончаемым потоком.
— Как твое здоровье?
— Нормально. Смотри, я цел, невредим и готов к новым свершениям.
— Ты видел Алекса?
— Всего несколько раз. Он постоянно чем-то занят. Сидит такой хмурый, аж молоко киснет, вечно что-то обсуждает или пишет бесконечные письма с указаниями.
— Как думаешь, он обиделся на меня? Тебе рассказали о том, как я сглупила, когда пришла к Виктору?
— Ты знаешь, я не могу сказать, что мой брат святой. У него хватает недостатков. Но обидчивость точно не входит в их перечень. И ты не сглупила, перестань. Эти люди умеют манипулировать тем, чем мы дорожим. Знаешь, — Макс накрутил мою прядь волос себе на палец. — Наш любимый император, чтоб ему икалось в бездне, как-то навестил меня в темнице. Ему хотелось причинить мне боль, и он рассказал… — тяжелая пауза, — что я не виноват в смерти Лиссы. Той девушки, помнишь, я рассказывал о ней?
Конечно, я помнила первую настоящую любовь Максимилиана, смерть которой надолго подкосила его и лишила веры в лучшее.
— Её отравил не поклонник… Точнее — поклонник, но по указке императора, — Макс поджал губы. — Я бы никогда не смог приготовить противоядие, потому что яд делался лучшими колдунами. Рейнольд заявил, мол, я бы растратил свои способности на семью, а он помешал этому случиться. Такой вот благодетель. Он сетовал на то, что я в итоге не оценил его заботы. Если бы я знал истинные причины гибели Лиссы, никогда бы не пошел на служение к этому человеку… а я ведь всегда благодарил его за доброту. Думал, как здорово: он принял меня после того скандала. Вот идиот!
— Но ты не знал и не должен корить себя.
— Угу, не должен. Жаль, не я его прикончил. Хотя, — лицо Макса озарила улыбка. — Скажем так, я участвовал. Яд моего изготовления тоже считается.
— Конечно, считается! Не верю, ты живой, — пощупала, потрогала, облапала всего. — А я сохранила твое письмо, думала, оно последнее…
— Да ну, разорви и выброси. Я написал его заранее. Потом подсунул одному из стражников, кто нормально ко мне относился. Сейчас сам стыжусь. Не люблю лишнюю патетику, все эти слова про «будь счастлива» и «навеки твой, без остатка». Фу. Розовые сопли, как ты выражаешься.
— Нормальные сопли, мне понравилось, — пихнула его в бок локтем. — Ты вообще-то задолжал мне ресторан с рапанами.
— Да хоть сегодня! — но затем Макс сильно призадумался, оглядев меня с ног до головы. — Хотя нет. Сегодня никаких ресторанов не предвидится.
— Почему это?
— Ну, например, потому что прямо сейчас я планирую раздеть тебя и долго… нет, не так… долго-долго, со вкусом, — он просмаковал, — любить. Во всевозможных позах. В твоих же интересах согласиться.
— А тебе можно, ну, заниматься…
Я не успела закончить фразу насчет здоровья Макса, потому что его губы накрыли мои.
Он был нетороплив и совершенно не пытался растянуть жажду от долгой разлуки. Его руки срывали с меня одежду, губы скользили по груди и животу. Он глухо застонал, войдя в меня, а мне не хватило голоса даже на тихий стон. Наполненность им, желанная, долгожданная, такая необходимая, сводила меня с ума. Я сама насаживалась на Макса, ускоряясь и замедляясь, шептала ему на ухо, как люблю… хочу… не могу без него.
Ладони помнили все те места на моем теле, касание которых заставляло меня всхлипывать. Бесконечно извиваться от возбуждения, восхищения и жара, что разливался в животе, стекал по ногам жидким медом.
Мы любили друг друга прямо на полу, полураздетые, среди зелий и документов.
— Как видишь, заниматься сексом мне можно, — подмигнул Макс много позже.
— Ага… вижу…
Как бы ещё отдышаться после показанного мастер-класса.
— Слушай, я могу открыть портал в Россию. Мне понадобится время, конечно…
— Зачем? — если честно, не этого разговора я ожидала после того, как содрогнулась от удовольствия, а палец Макса всё ещё лежал на моем клиторе, мягко обводя его, заставляя меня вновь разгораться желанием.
— Мало ли ты планируешь вернуться. После всего, что случилось, не удивлюсь, если тебе не захочется иметь с нами дел.
— Ага, то есть десять килограммов золота кое-кто решил зажилить? — хмыкнула я, давая понять, что отступать не собираюсь. — Я обязательно свяжусь с родителями и друзьями, но жить буду здесь. С тобой и… Александром, если он, конечно, разрешит.
— Насчет Александра не обещаю, — указательный палец ворвался внутрь, заставляя меня развести ноги. — Но от меня ты нескоро отделаешься…
— Ах…
Я задохнулась, когда Макс нащупал точку, заставляющую мир перед глазами вспыхивать искрами.
— Какая же ты отзывчивая... — пальцы задвигались чаще, быстрее. — Как же сильно я тебя люблю.
В тот день мы толком даже не пообедали.
Кстати, чуть позже я узнала, что когда Александр пришел проведать Макса, то сказал ему коротко, но безапелляционно:
— Я бы не простил себя, если бы ты не выкарабкался.
В тот день между братьями был установлен окончательный мир.
