– А когда, – выдохнул Бор, – вы убегали в первый и второй раз? И от кого?
– От госпожи жены. Из стога и… из шалаша. В дни не лучше, чем теперь.
– И они могут быть еще хуже? – проворчал Чамбор.
– Что ты знаешь о жизни, парень!
– С вашего позволения, я препоясан…
– Отцовым ремнем по жопе. Меч потерял в битве, представьте себе, суки и ухваты!
– По коням! – крикнул Бор. – Подальше отсюда! Нет времени!
Они то и дело оглядывались на юг: не покажется ли на пути в Монтанию орда. Но там были лишь подобные им беглецы, порой скачущие на север, а иной раз – молящие о милости, о коне и о том, чтобы их взяли в седло. Ворштил отказывал. Грозил мечом, да и настроение у него было мерзкое: в любой момент могла пролиться кровь.
Чамбор уходил будто во сне. Еще утром он был препоясанным рыцарем, принимал участие в атаке, видел, как гибли люди, как пали, прошитые стрелами, двое пахолков, взятых из Дедичей на войну. И вдруг он стал беглецом; в то время как… должен бы стоять в битве, оставшись там, на Рябом поле. И он даже хотел, стоял с мечом Ворштила, пока… его не подхватила волна бегущих. Конь понес вместе с остальными. По крайней мере, так он себя убеждал, поскольку, хочешь не хочешь, а ровно так же легко, как был героем, он стал трусом. Чувствовал себя девкой, что преждевременно утратила девство. Убежал… О Праотец. Как же это? Ведь он выигрывал на турнирах, и не было в Дедичах никого отважнее. Шел с копьем в лес на волка, с рогатиной – в пещеру на горного медведя. Выбивал рыцарей из седел как детей из коляски. А теперь? Убегал… Почему?
К утру их осталось пятеро. Конь оруженосца сдался, замедлился, не смог идти за ними; лег на бок и застонал, не желая вставать.
Они просто оставили оруженосца – безоружного, потому что ранее тот сломал меч в битве. Пожали по очереди руки; Чамбор даже не знал его имени, но отвязал от луки седла и отдал свой бурдюк с квасом. Уезжал рысью, последним, оглядываясь на несчастного, что одиноко стоял у своего коня, но не решился остаться с ним на верную смерть. Раз уже сломленный на поле битвы, Чамбор по-прежнему ощущал страх.
Но превозмог, взял себя в руки. Развернулся и подъехал к безоружному оруженосцу, вынул меч Ворштила, заткнутый за пояс, и подал с коня, рукоятью в сторону парня.
– Держи.
– Господин, вы… сами без него не сумеете сражаться.
– Куплю себе другой в Посаве, – прохрипел Чамбор. – Бери, чтобы умер, как подобает мужчине, если вдруг они до тебя достанут. Бывай.
Кони едва шли, а люди начали избавляться от частей доспехов. Сбрасывали шишаки, нагрудники, кольчуги за пять и больше гривен. Только мечи оставляли у седла.
Все время они встречали и обгоняли беглецов. Из уст в уста переходили рассказы, один невероятнее другого. Говорили, что спасся палатин Младшей Лендии и что он собирает рыцарство, чтобы дать отпор. Рассказывали, что король Лазарь погиб и хунгуры носили его голову на копье. Другие утверждали, что он сдался и заключил мир, оставаясь пленником кагана. Третьи добавляли, что князь Дреговии принес унизительные клятвы на теле убитого властелина, а господари Подгорицы и Монтании сбежали. Что орда идет по их следу, оставляя за собой только небо и землю.
И самая страшная весть, от которой у Чамбора сжимались кулаки, – что ярость кочевников не знает границ, потому что Милош Дружич коварно убил их великого кагана. Юноша слушал это словно в бреду. Что пришло дяде в голову? Что его изменило? Почему… он решился на такое?
Хунгуры близко! Орда идет!
А потому они убегали – на север, прямо в рваный вал гор, который маячил при свете Княжича впереди, открывая отчетливую косую щербину в месте, где сквозь этот вал пробивалась Санна. Только бы подальше! За Южный Круг, за Нижние Врата, за горы. Передохнуть, собраться с силами, выжить.
Коней от вечнозеленых лугов по ту сторону жизни отделяло немного. За ночь скачки они исхудали, бока запали, а кости на задах выпирали из-под кожи. Подпруги оставили потертости, из которых сочились кровь и гной.
Наконец утром, когда взошло и пригрело солнце, они увидели перед собой контур Нижних Врат. Горы – мощные, скрытые в синеве рассвета, испещренные пятнами снега и зеленоватыми полосками высокогорных лугов и полонин, расступались, словно мрачные великаны. Выпускали меж своими массивами серебристую широкую ленту Санны, что переливалась и шумела в камнях. Вверху вставала четырехугольная каменная башня, накрытая стройной остроконечной крышей: главенствовала здесь. Будто ласточкины гнезда, ее облепляли галереи, поддоны, деревянные пристройки; бойницы глядели суровыми черными глазками из-под крытой гонтом крыши.
Ниже, справа, они увидели прилепившиеся к скалам Нижние Врата: огромные створки, вытесанные века назад из скальных плит горного базальта, с древних времен покрытые сетью трещин, выглаженные ветрами, но все еще сидящие на рычагах – петлях, – похожих на боевые башни. Детище столемов, охраняющее вход в Ведду, спаянное с небывалым искусством со скалами и горами, как и они, – твердое и неуничтожимое. И все же детище это пало под ударами ведийских мечей и топоров, было захвачено, долгие годы оставалось заброшенным, а потом отстроилось новыми хозяевами и теперь стояло, управляемое водой.
Ворот было две пары – низом, пенясь, через пороги протискивалась Санна. Достаточно запереть первые врата, чтобы между ними и задними быстро накопилось целое озеро воды. Кто пожелал бы разбить базальтовые плиты, рисковал освободить стихию, что смела бы врага во мгновение ока. Потому-то Ворота запирались не ровно, а под углом, смыкались косо, обращенные в сторону течения Санны, складываясь с обеих сторон будто заостренный наконечник копья, чтобы вода заклинивала их собственной тяжестью. Чтобы отворить их, закрывали задние, а воду из искусственного озера спускали в боковой канал в горные пещеры, и тогда начинали обращать огромные коловороты, а те канатами толщиной с мужскую руку и цепями притягивали к себе обе створки.
Чамбор и его товарищи были уже близко, почти во главе разрозненных групп оружного люда, которые верхом и пешком тянулись к излому Санны. Рыцари вздохнули: врата отворены, разведены и позволяли речке спокойно течь.
– Повезло нам, суки и ухваты, – сказал Ворштил. – Получим пару дней… за горами.
– Вперед! Вперед! – проворчал Чамбор.
Шли они шагом, потому что другого хода из славных шренявитов не выдавили бы. Въезжали в долину, в каменистый излом широко разлившейся Санны. Они и сотни прочих несчастных. А может, и тысячи, потому что сзади видны были тянущиеся к излому новые и новые отряды беглецов. Перед самым склоном толпа стала гуще, ехали теперь медленнее, в сторону Врат тянулось все больше лендичей.
– Смотрите! – сказал вдруг молчавший дотоле Бор. – Что за…
Огромные и широкие створки Врат дрогнули. Медленно, почти незаметно начали сходиться, проворачиваясь на невидимых осях. Всё в ужасающей тишине, напряжении, молчании гор – а его не нарушало и тихое пение Санны или звон птиц под синим небом.
