Просто прижала его, гладила по встрепанным волосам, как Могке, когда его пугали ночью стоны рабов, жертвуемых Таальтосу, – или когда ему мерещилось, что гонится за ним свежесрубленная голова раба, прицепленная к Древу Жизни, катится, выкрикивает злые слова. Как она усыпляла его, когда дым из костра ел глаза или выл ветер.
И Якса опустил голову. Сполз по ее груди. Миг – и он уже спал в сене, уткнувшись головой в войлочное одеяльце, что она принесла сюда, чтобы было где играть с Могке.
Селенэ хотела его разбудить, но он не реагировал. Могке ударил его палкой.
– Раб! Мы должны были играть! Не спи! Запрещаю тебе!
– Тише, он сейчас встанет! Беги, – показала она на юрту, – принеси кости и ножик. Я всё разрисую.
Когда он побежал, она встала и подошла к юрте. Палкой, которой он чуть раньше бил Яксу, девочка нарисовала в пыли городки, в том месте, где не было травы.
И когда выпрямилась, взглянула на то место, где спал пленник, – и замерла. Плед, разложенный на сене, был пуст. Якса исчез.
Она тщетно осматривалась, нигде не было его видно! За жердями ограды бродило плотное стадо овец, лениво жуя траву. Куда же подевался этот мальчишка? Может, спрятался среди животных?
Но дальше, за стадом, стояла стража. Она увидела дядю Тормаса, который ехал верхом, разгоняя овец, осматриваясь, что-то ища на земле. Он… он бы увидел беглеца.
Вдруг Тормас поднял взгляд – прямо на Селенэ. Девочка побледнела, чувствуя, что он может обо всем догадаться.
Так где же Якса? Она чувствовала, как у нее сжимается сердце. Отцу это не понравится. Всю вину он припишет ей – и будет прав. Могке тоже свое получит. Будет беда, нагайка, вырванные волосы и даже… Может, ее даже затянут на мужскую половину, как Нианну, и придется страшно стонать, как той, когда на нее лягут…
Она замерла. А позади, в ауле, заиграли рога, забили барабаны!
* * *
В Дедичах Чамбор умер и родился наново.
Сперва было не так уж и страшно. Когда он выезжал из лесу и видел сожженные хаты и плетни села, страх еще не хватал его за сердце. Ведь он помнил, что отец выдержал осаду и отогнал хунгуров. Да и град стоял как всегда – на возвышенности, окруженный палисадом: сперва подгородье слуг, выше – деревянное дворище со сбором.
И вот, когда он посмотрел туда, что-то его словно толкнуло: он дал коню шпор и двинулся по дороге галопом, потому что ворота были распахнуты настежь, а над заостренными кольями не видна крыша.
Он летел! Сколько это длилось – мгновение ока, не больше. Мгновение, что изменило его жизнь. Потому что внутри, за частоколом, не было хат для слуг и невольников. Не было усадьбы – только свежее пепелище с торчащими, будто ребра столемов, обгоревшими балками. Со струйкой дыма, что поднимался в небеса.
Он остановил коня, тяжело дыша и дергая за поводья так, что конь, осажденный резко и до боли, вскинул голову и осел на задние ноги, точно хотел опрокинуться назад, погребя под собой наездника. Чамбор не обратил на это внимания: стоял уже на земле, в грязи, испятнанной брызгами крови, среди камней, кусков дерева и рассыпанного пепла.
Вошел на пепелище, схватился за голову, осматривался безумным взглядом.
– Евна! Мила! Ярант! Отец? Отец! Где вы?! Отзовитесь!
Никто не отвечал. Воины, встав в разбитых, выломанных воротах, осматривались и начали стягивать шишаки и чепцы, глядя на руины.
Так быстро!
Слишком быстро развеялось счастье Чамбора. Ушло словно дым. Как и не было его. Еще полгода, пару лун назад, он бы и не подумал, что именно так выглядит война.
Он ударил кулаком в обугленное бревно. Бил, пока на пальцах не появились кровавые отметины. Пока не почувствовал боль… и ярость. Не так все должно было произойти!
– Проклятый пацан, маленький ублюдок! Сын убийцы! – заорал. – Из-за этого сопляка все случилось. Ох, зачем я поехал в Дружицу? Зачем искал его? Слово дал! Все из-за тебя, отец! Отец! Оте-е-ец! Зачем ты послал меня за Яксой?! Эта твоя честь! Гордость! Безумие все это, просто безумие…
Он ходил, словно обезумев, по кругу и медленно собираясь с духом. Вдруг услышал голос Носача:
– Господин! Вельможный господин! Это к тебе!
Он оборотился к лошадям – и стон вырвался из его груди. В воротах, во внутреннем круге, стоял юноша с длинными спутанными волосами. Хотя за четыре последних дня он постарел в глазах Чамбора на десять лет, все еще выглядел его урожденным братом.
– Ярант! – Юноша бежал, мчался длинными прыжками через пепелище, с протянутыми руками. К брату, с надеждой…
От которой его отгородили два меча, выхваченные из ножен, и выставленные щиты пахолков – продолговатые, в форме сердец.
Он остановился на полушаге, едва не уткнувшись в них; невеселым было бы такое падение. Ничего не понимал, просто не мог понять.
– Ярант! Брат!
Тот был сер лицом, трясся и не спешил пасть в объятия Чамбора.
– Что случилось? Где отец?
– Уж точно не в Наву ушел. Его дух станет блуждать от пепелища к пепелищу, лесами, борами, безднами.
– Что ты говоришь? Зачем все это? Эй, Носач, отойди от брата, не то узнаешь твердость моей руки!
– Я говорю правду. И только правду. Я жалею, Чамбор, что через столько лет ты меня не послушался.
– Что ты плетешь?
– Не спрашивай об отце, не спрашивай о сестрах, брат, но просто подумай, не хочешь ли ты пойти со мной иным путем?
– Каким путем? Где семья?
– Лес вспомнил обо мне, брат. Я сам открыл ему дорогу в усадьбу. Я видел, как закончил старик. Он с детства меня не любил. Видел во мне не сына, но ублюдка Волоста. Воплощение визгуна, которого он убил здесь, в этом урочище. Видел так отчетливо, что в конце концов и я поверил в старых богов. Я вправду их услышал; чувствовал их сильнее, чем его удары по моей спине!
– Что ты сделал?! – разъярился Чамбор. – Ты предал наш рыцарский род! Стал язычником? Ты их убил? Всех?
– Пойдем со мной, брат, в темный бор. Жить под опекой деревьев, ради Яруна, Грома, Карса, Мокоши. Сбрось цепи, которые тебя опутывают, и ступай на волю. Плюнь на иноков, рыцарей, воевод, палатинов; на короля и эти ваши пояса, вежество, глупые обычаи, богурты. Пойдем, станем жить как древние люди: свободные и вольные. Пойдем соединимся с землей и скалой, ничего не станет связывать нас со старым светом.
– Я защищал тебя от отца всю жизнь! А ты истребил наш род! Яра-а-ант! – завыл Чамбор. – Я убью тебя!
– Я только старика убил! Мила и Евна – мои. Будут моими, ждут меня в лесу! Однажды… они поймут!
– Ты с ума сошел?! Хочешь с сестрами жить? Как скот! Как свинья, как последняя мерзость, как похотливый козел из Тауриды?!
– Где были законы и иноки, когда мы оставались детьми бора? И когда шагали с нашими богами и богинями по чистым, незапятнанным лесам старого мира? Пойдем со мной! Отбрось пояс и шпоры!
