Толпа уже подходила, подбегала к краю; народец склонял кудрявые, с вплетенной листвой головы; внимательные, чуткие глаза следили за тем, что происходило под ногами.
Среди тех глаз были и две дыры в маске Господина. Он не бежал, не спешил, шагал неторопливо и достойно, сухой и высокий, будто призрак.
И смотрел, куда таращились все, сжимая зубы, стискивая кулаки; кое-кто из женок прикрывал глаза. Другие тряслись, хватались за сердце и кафтаны, отворачивались, будто раздумали и не желали быть свидетелями происходящего в яме.
Господин увидел маленького, перемазанного грязью паренька и стоящую напротив него тень, скорее неровную форму: получеловека-полузверя, склоненного, кудлатого и выгнутого, с жуткой мордой и диким взглядом. Как воспитанник волков, подлая шутка Волоста, сына леса и женщины, как сброшенный плод или дитя-неожиданность – отнесенные под опеку деревьев.
Создание завыло и прыгнуло к мальцу. Тот не кричал: открыл рот, шевельнул губами, но голоса не подал, словно ему не хватало дыхания; словно не мог найти слов в маленькой аккуратной головке, чтобы описать виденное.
А бес уже кружил, прыгал – как скальный волк прошлым вечером: то влево, то вправо; рычал наполовину по-звериному, наполовину по-человечьи.
Толпа поддерживала его все более громкими криками, будто пробуждая в нем дикость, ярость. Проклятия, вопли и крики в один миг пали на голову маленького бедного мальчика, словно люди хотели обрушить на него все темные желания своей души, вину за мор скота; за молнию, бьющую в крышу хаты; за сожженные стога, нашествие мышей, болезнь ребенка, заразу, голод, дождливую весну; за наводнение, засуху – за все, чего они не понимали и не могли объяснить ничем другим, кроме как волей богов.
Господин глядел на это, сухой и высокомерный, точно позабытый бог. Маленький одинокий мальчик в яме напротив беса. Бичуемый ненавистью толпы сзади, а спереди – подставленный под клыки и когти.
Бес уже шел, бежал, двигался к нему вприпрыжку. Кинулся с вытянутыми руками, которые лишь отчасти напоминали человеческие. Распрямляясь, сделался словно больше, нависая над ребенком.
Прыгнул, чтобы нанести первый удар, зацепить жертву, рассечь той лицо, грудь, может, зацепить по рукам, пролить первую кровь и насытиться ею, почувствовать ее запах, а потом вгрызться глубже, разорвать наконец…
Еще миг, бес начнет свой танец! Господин смотрит на это внимательным глазом, толпа язычников воет…
Клыки рвут рубаху на ручке мальчика, безуспешно поднятую, чтоб закрыться от бестии; катятся рубиновые капли жизни. Рот раскрывается в безгласном крике.
И вдруг в яму словно молния ударила. Бес отпрыгнул. Теперь уже завыл он – глухо, постанывая от боли. Отступил в страхе, трясясь, с вытаращенными глазами.
Сказал, даже скорее крикнул, прорычал едва понятным, получеловеческим голосом:
– Я-а-а-акса. Не бу-у-удешь мой. Он ждет тебя. Он…
– Якса, – прошипел Господин. – Ты зовешься Яксой. Вот и познакомились.
И вдруг двинулся, раскидывая в стороны холопов и свободных, быстро, ловко, словно продирался сквозь лес. Двинулся к яме, к мальчику. Один шаг, второй, третий.
Спрыгнул рядом с ребенком, схватил за руку, заслонил собственным телом.
– В жертву его! Отдайте его Волосту! – гремели крики.
В руках толпы появились сперва палицы и камни, затем и копья, длинные изогнутые луки.
– Господин, отступись! – загремел волхв. – Отдай нам этого ребенка, которого ты привел. Он принадлежит Волосту.
Худой мужчина заслонил Яксу, обернул его полой плаща, поднял скрытое маской лицо к людям.
– Он не ваш! Не беса! Не Волоста! Уходите в мире, оставьте члены его, и тело, и дух.
– Отступись! Не прерывай обряд!
Господин все еще крутил сухой головой под капюшоном. Стоял над маленьким Яксой, как большая серая птица.
– Он не ваш.
– Ты тоже не наш!
И тогда, словно лопнула натянутая струна безумия, полетели камни, ткнулись в его сторону наконечники копий и стрел, заскрипели тетивы.
Но не обрушили смертельный дождь. За спиной озверевшей человеческой стаи возник приглушенный рык, перерастающий в лязг железа, звон клинков, наконечников копий. Вместе с ним из полумрака вырвалась группка воинов, пахолков, стрелков и рыцарей со щитами, украшенными гербовыми знаками. Как волна, они поглотили язычников, рубя, коля и заставляя обратиться в бегство.
– Мора! Мора-а-а-а! – кричали нападавшие. Били щитами в тела противников, валя их, отталкивая, не давая ни минуты передышки. Толпа распалась, разбежалась; больше скрылось, чем пало, а по телам, окровавленным трупам, втаптывая в землю мечущихся раненых, прошли люди с оружием и под гербом палатина на щитах, разогнали врагов на четыре ветра.
Гунар из Любчи добрался до ямы, заглянул вниз, где дергался, прыгал лесной бес, слегка напоминавший человека: в пене, с красными глазами. Но паренька и его опекуна уже не было.
* * *
Господин бежал, несся по лесу будто волк, лавируя меж стволами, с легкостью перепрыгивая через стволы и ямы, кусты и распадающиеся колоды, где светились гнилушки. В руках держал мальчика, но легко не было. Потому что теперь ребенок рвался, крутил головой – только бы подальше от похитителя, и даже бил кулачками в его грудь.
Мужчина убегал, гнал, достигнув уже соснового редкого леса между высокими ровными стволами.
И вдруг он упал. Справа из-за деревьев выпрыгнула большая тень: с шумом, со звуками бьющих в землю копыт его настиг всадник в истрепанной стеганке и со щитом, на котором красовалась Лива. Всадник был в шлеме с прямым наносником.
Рубанул косо, из-за головы, так, что воздух завыл под клинком. Длинный узкий сварнийский меч должен был перерубить спрятанную под капюшоном голову и правое плечо Господина. Должен был и сделал – есть разница. Беглец вытянул в сторону правую руку, сбил клинок, схватил на лету кривыми когтями и потянул. Нападающий застонал, конь прыгнул в сторону и пошел в лес, а всадник упал, кувыркнувшись; свалился на мох, не выпустив оружия.
Господин замер на миг, словно зверь или насекомое. Дернул головой вправо-влево, выпрямился и снова бросился наутек, сжимая ребенка слева под мышкой.
И снова вооруженный человек заступил ему дорогу, поднял меч, схватив тот двумя руками, поскольку щит отлетел.
– Стой, язычник! Отдай ребенка! Сто-о-ой!
Удар – как вспышка, как удар молнии. Снова парирован; нападавший качнулся, ударился спиной о ствол; не издал ни звука, меч будто приклеился к его руке. Вскочил, прыгнул к Господину, готовясь к боковому горизонтальному удару слева.
– Я сказал: стой! Отдай ребенка! Слышишь, пес?!
Убегавший остановился, взглянул на противника; из-под капюшона были видны только два темных пятна, там, где в деревянной маске проделаны дыры для глаз.
