– Четверых наших! – стонал между тем Альмос. – Каблис, лендийский бес! Как он это сделал?!
– Как обычно. Руками, – проворчал Глеб.
– Вперед!
Они обыскивали тело, расстегивали верхнюю одежду, стягивали кольчугу, сплетенную из мелких колец. Ощупывали швы, дергали холодеющее тело рыцаря. При нем не было ничего, кроме пары денаров и огнива в кошеле, баклаги с квасом, немного ячменя в сумке для коня. Больше – ничего.
В горле Альмоса рождался протяжный крик.
* * *
Вода сковывала льдом кровь в венах, сжимала грудь ледяным обручем зябкого холода. Нет, это не холод донимал, а бунтовало тело, погруженное в ледяную бездну. В омуты чистой прозрачной реки, где виделись колышущиеся ветки, заросли, длинные ленты травы и растрескавшиеся кости змиев – таких старых, погруженных в ил и песок, что они казались стволами вековечных деревьев; некоторые лишь маячили неразличимой зеленоватой белизной.
Он выныривал из омутов долго, шел к поверхности медленно. Вырвался из реки, словно прорвал толстую завесу, глушащую свет и звуки. Мир вдруг ожил, взорвался тысячью красок и звуков. Но среди них самым болезненным оказался посвист нагайки.
– Искать! Ну же, верные, ныряйте! – кричал охрипшим голосом Альмос. – Нынче вы должны как рыбы дышать водой ко славе кагана. Ищите суму с говорящим свитком. Ищите, пока не найдете, а не то я не выпущу вас на берег!
Он лупил нагайкой по головам, по просительно вытянутым рукам хунгуров. Те не были водным народом; с детства в них вкладывали страх перед рекой и разливами, от которых рождались болезни, а любая влага притягивала в жаркие дни вспышки молний, метавшие вниз злых духов – аджемов. Никто падавший пораженным молнией, не мог пройти Древом Жизни с земли к миру духов над головами, чтобы возродиться рядом с Матерью-Небом. Поэтому они неловко ныряли; дыша и воя, погружались в неглубокую воду лишь на миг-другой, боясь входить на глубину.
– Багадыр! – орал кто-то из них. – Помилуй! Милосердием Матери-Земли молю! Утопишь нас, верных рабов кагана!
– Найдите сумку, – кричал Альмос, сопя от усилия. Его маленькие глазки наливались кровью. – Неверные псы, трусы! Вместо того чтобы использовать слова – используйте для работы руки! Ну же! Я не стану кормить вас даром!
И тогда Конин, который едва выставил голову над омутами Тургая, вытянул руку, поднимая мокрую, отекающую водой кожаную суму. Поднял ее, невзирая на то, что может притянуть к себе молнию; словно ему было все равно. Держал так, пока худой неприятный воин не выдернул суму из его руки и не выбросил на берег. Конин выбрался следом: бледный, трясущийся, прикрытый лишь мокрой рубахой.
И присел, склонился перед багадыром Альмосом. Сотник дергал костяные застежки, рвал их нетерпеливо; наконец вытолкнул те из кожаных петлиц, потянулся внутрь, распахивая сумку будто мешок и…
Ничего не нашел. Медленно, закусив ус, вылил немного воды, сунул внутрь руку – одну, другую; искал, щупал стенки. Вертел в руках. Пустая.
– Чтоб тебя Каблис в воздухе разодрал; чтоб ты навеки кружил в степях с духами. Чтоб твою голову кинули в бездну. Чтоб ты после смерти служил аджемам!
– Этот, второй, – сказал Глеб. – У него пергамент. Но он тебя обманул.
– Искать его!
Хунгуры, бледные и дрожащие, смотрели на реку.
– Багадыр, он растворился как дым на ветру.
– Искать его! – орал сотник, раздавая короткие удары нагайкой. – За реку! Вперед! На коней, ну!
А когда они седлали лошадей, пал на колени, кричал, рыдал, ревел и грыз землю – попеременно от злости и страха перед каганом.
* * *
Как и можно было ожидать, вернулись они ни с чем. Второй лендич пропал в степи; а может, утонул. Не смогли найти следов или тела. Не было никакого следа, будто демон Каблис поднял его в воздух вместе со скакуном.
Зато Альмос успокоился. Когда они вернулись, он призвал взмахом руки Конина. Ноокор поклонился ему, сел перед командиром, но тот махнул, чтобы он поднялся.
– Вот, пей, – сказал, протягивая баклагу с кобыльим молоком. Но не позволил взять ее в руки. Сам напоил Конина кислым напитком. – Ешь мою еду. Пей мое молоко. Ступай по моей земле, – сказал.
Конин смотрел вопросительно.
– Ты возвращаешься с нами к кагану. Я забираю тебя, Ноокор. Может, ты заслуживаешь чего-то лучшего, чем носить щит за Сурбатааром Ульдином.
Конин был неспокоен; вместо того чтобы смотреть на Альмоса, глядел в степь. Непонятно, о чем он думал.
– Каган Тоорул – единственный наш господин; владыка Бескрайней Степи, Даугрии, Югры и Подгорицы; владыка всякой твари, людей, коней и степных народов, от Лендии и Дреговии до Китмандских гор. Суверен Красной и Черной Тайги, угорцев, чейенов, саков и даугров, он призывает нас к Нижним Вратам. Ты поедешь со мной, поскольку заслужил честь бить ему челом. Хочешь что-то сказать?
Если бы мог говорить, Конин наверняка протестовал бы. Но его уста были зашнурованы тавром немочи и не могли выпустить ни единого слова. Он покачал головой, Альмос только улыбнулся.
– Ты не говоришь, а потому можешь пригодиться, – подвел итог. – Наш господин порой ищет вернейших меж верных. Забирает их в Молчаливую Стражу, которая стоит у него под боком верно и молча, поскольку языки у них отрезаны. Тебе, хвала Небу, не нужно что-то резать, потому как Мать-Земля сама отобрала у тебя речь при рождении.
Конин покачал головой, словно не соглашался с этим.
– Ты поедешь со мной и выступишь перед каганом. Поклонишься ему и… само Небо поведет тебя дальше. А теперь – смотри.
Он отступил, взял поводья сивого коня, что остался от убитого лендича, подошел к Конину и вложил те ему в руки.
– Дарую тебе этого лендийского коня в знак приязни. Они зовут таких шренявитами: они крепкие как сталь, гибкие и быстрые. Перегонит всех наших скакунов, пусть ему и нужно побольше пищи и сам в степи он не выживет. Бери его. Когда объявят гонку Бора, покажешь на нем, чего стоишь!
Конин слушал внимательно, разводил руками, желая задать некий немой вопрос. Альмос не обращал на него внимания. Не смотрел, потому что сзади, из-за лошадей, донеслись крики и призывы.
Он развернулся, постукивая себя по голенищам кожаных сапог свернутой нагайкой.
Увидел сцену будто с войны: Глеб толкался с двумя хунгурами. У его ног лежал меч и ободранный до рубахи труп лендийского рыцаря. Бледный, задубелый, в пятнах.
– Багадыр! Он хотел забрать голову врага!
– Она моя! – рычал дрегович. – Напомни им, кто убил этого лендича, когда четверо из вас грызли землю. Я – победитель.
Альмос причмокнул.
– Ты сделался жадным, точно старый лис, изгнанный из стаи, Глеб. Не протягивай рук к чужому. Я должен показать кагану доказательство, что мы сделали, что сумели.
