Тогда Конин протаранил противника – так неожиданно, что сперва натолкнулся на Грота, а потом на Синего. Получил хлещущий удар от кого-то сзади, едва не слетел с коня, но сивка бежал, летел вперед вместе с прочими, невзирая на боль, словно это было не больше укусов овода.
Крик до небес, а вместе с ним – плач и причитания. Выходя из поворота, сжатый со всех сторон и сталкиваемый в сторону, лендийский скакун снес задом барьер, ворвался в толпу, что бросилась наутек, будто волна на море. Кони топтали и валили женок, детей, пастухов и погонщиков, а потом вокруг сделалось пусто.
И тогда Кровавый, пытающийся найти дорогу к столпу, выпустил добычу из рук. Грот повис так неожиданно, что вырвался из рук и второго всадника. Исчез под конскими копытами, стоптанный, избитый. Табун коней пронесся дальше, полетел, верный инстинкту стада. Но один конь остановился, удерживаемый на лендийском удиле. Конин одним движением склонился, ухватил за кожаную петлю на левой руке Грота, потянул его, перебросил через луку…
И погнал прямо, в сторону конца поля.
– Кто этот воин на белом коне? – спросил каган Тоорул, сын Горана, у своего советника Горда, который покорно и униженно выполнял свои обязанности с самой битвы на Рябом поле. – Он появился среди Кровавых словно падающая звезда.
– Это Ноокор из аула Сурбатаара Ульдина, великий каган.
– А разве мой отец не приказал отдать всех мужчин этого рода Матери-Земле?
– В своей великой мудрости – да, исключая самого Сурбатаара.
– Но это ведь не он?
– Это Конин, великий каган. Возвышенный до товарища невольник и пастух. Сурбатаар старый и заплесневевший. Я должен его…
– Не порть мне развлечения. Гляди и наблюдай.
Сзади родственники и сотоварищи бросали кости со ставками.
А Конин гнал на коне, отягощенном двойным грузом, летел по полю погони, держа Грота, который мог уже и умирать. Не ушел далеко. Вдруг услышал приближающийся стук копыт; кто-то летел за ним – короткий взгляд через плечо дал понять, что это Синий – в шерстяной шапке, падающей на глаза, с потемневшим от солнца суровым лицом.
Он ударил сивку пятками, щелкнул кнутом – слева, справа, но груженый конь и так выдавал все, что мог: пена собиралась под нагрудником и подпругами, падала в песок.
Синий подбирался слева, сзади, догонял, пока голова его жеребца не оказалась у левого локтя Конина. Противник тянул руки к гуру, но как-то странно, сзади, от правого бока Ноокора. Нет, просто ухватил его за пояс, желая сбросить с седла. Конин махнул нагайкой влево и вправо, ударил преследователя локтем в лоб, дернулся, чувствуя, как лежащий без сознания Грот соскальзывает с передней луки, как сдерживает свой бег конь.
Хунгуры снова подняли крик…
И тогда оба всадника натолкнулись на прочих.
Что случилось, Конин не смог бы описать. Все слишком быстро происходило, а его внимание, в конце концов, было занято Гротом и всадником позади. Сивка вдруг ударил во что-то твердое с такой силой, что остановился, а Конин перелетел через его голову. В пыли падали кони, валились всадники обеих команд. Животные визжали, пинались, вставали, ударяли копытами, лягаясь, увеличивая замешательство.
И в этом хаосе было спасение. Конин, чувствуя, как бьется его сердце, а легкие едва могут втягивать воздух, увидел под своими ногами тело Грота. И рядом с ним – лендийского сивку. Матерь-Небо была милостива – не убежал.
Он поднял гура, перебросил того через седло, перенес его ногу через зад коня, сажая на спину.
– Рука… – стонал Грот. – Сломали…
Взглянул лишь раз – налитыми кровью, безумными глазами в лицо Конина, и тот дал кнута коню. Сивка рванул с места галопом, погнал, полетел, пусть и окровавленный и весь в пене.
Вопли, крики, свист кнутов! Всадники бросились за убегающими. Грот гнал прямо, будто стрела, к концу поля, поднимая тонкую нитку пыли. За ним гналась лава хунгуров, разозленных и не верящих собственным глазам.
Не имели и шанса, потому что сивый шренявит, хоть и в пене, летел как ветер, гнал, преодолевая пространство. Перелетел через ограничительную линию, помчался в травах, в сторону далеких гор, вольный и свободный.
Конин не смотрел на это. Сперва просто стоял, потом развернулся и пошел, побитый и покрытый кровью и пылью. Шел на другой конец поля, но ему не дали дойти спокойно.
Услышал топот копыт, храпенье коней. И начал получать – сперва кнутами Синих, потом кнутами Кровавых, мстящих за невнимательность, а может – за помощь пленнику. Били его раз за разом, хоть он и заслонялся руками, подлезал под конские морды, избегал копыт. Потом полетели в него объедки, камни, комья конского и козьего дерьма.
– Собачий сын! – орал Альмос, который непонятно как оказался поблизости. – Тюфяк! Зараза! Пес глухой! Так проиграл! Потерял коня! Моего-о-о-о коня!
Круг всадников сомкнулся – как раньше, вокруг гура. Но вдруг распался, отступил, когда застучали еще копыта.
– Хватит, оставьте! Не нужно было бросаться под него! Сами вы и помогли гуру, проклятые псы!
– Что с ним? Где он!
– Убежал! Догоняйте!
– Да кто его догонит! На таком коне…
Конин замер, потому что удары прекратились. А когда выпрямился, увидел перед собой сморщенное точно яблоко, спокойное лицо Сурбатаара Ульдина, сидящего на вороном коне. И окружавших его невольников и слуг с развернутыми плетками в руках. Тогда он пал на колени и ударил ему челом – без слова, как собственному отцу.
* * *
– Нескоро ты снова встанешь в Боре, – сказал неторопливо Сурбатаар Ульдин. – Если какая-нибудь команда вообще примет тебя, не выгонит как злую волшбу.
Конин покачал головой и, кажется, впервые в жизни улыбнулся. Они сидели в юрте, у очага, который дымил, как повелось у хунгуров: вонь сушеного навоза поднималась вверх. Отец аула, устроившись на коврах, и сидящий перед ним Ноокор. Оба пили кумыс из серебряных чаш.
– Так глупо потерять коня. И ладно бы просто потерять, – раскачивался Сурбатаар. – А позволить, чтоб его у тебя отобрали. И кто? Паршивый гур, невольник, кусок мяса!
Конин качал головой, словно отрицая все его слова.
– Это позор для аула, за это я должен дубьем тебя избить, забрать колчан, запретить показываться в моей юрте целый месяц. Должен, но… – он махнул рукой, подставил кубок, в который невольница сразу налила белого напитка из кожаного мешка, – …но я этого не сделаю. А знаешь почему?
Юноша снова покачал головой.
– Во-первых, непослушного коня скорее переломишь ловкостью, чем кнутом. Битье мало дает, Ноокор. Во-вторых, очень неплохо все вышло! Да!
Он некоторое время пил кумыс и причмокивал.
– Знаешь, отчего неплохо? Ты не станешь играть, на тебе не остановится взгляд кагана. А нам, Ульдинам,
