– …дыркой, Флоком, извращенцем – можешь себя не сдерживать. Флоком, который трясся от одной мысли, что кто-то может лишить его девства. Так и было, я не отрицаю, но я вырос. Взял себя в кулак. Ты тоже изменился, ведь теперь можешь говорить.
– Глеб пытал меня, пока не вырвал из меня первое слово вместе с кровью.
– Может, он был умелее, чем хунгурский шаман. Голос у тебя хриплый, уставший. Певцом, похоже, ты не станешь. Остается разве что рубить железом головы.
– Что случилось с твоими волосами? Мне казалось, ты ими гордился.
– Вши. Обычная штука. Отрастут.
– И что ты теперь собираешься делать, Вигго?
– Собственно, я собирался спросить тебя о том же.
Якса молчал, укрывшись плащом. Становилось все холоднее.
– Уезжаем отсюда как можно скорее. Проклятые пустынники могут начать меня искать, чтобы закончить то, что не успели.
– Думаю, им слегка не до того; да и обосранные штаны пусть сперва отстирают.
– Как ты говоришь. Не узнаю тебя. Уезжаем как можно дальше. Разведем костер и согреемся.
– И всё?
– Да. Где седла?
– Я не взял. Может, вернешься, если так тебе неудобно?
– Нет. Подсади меня.
Он со стоном взгромоздился на спину Перуна. Взял кожаный ремень. У коней не было оголовья, поэтому пришлось ехать, направляя жеребца ногами. Якса надеялся, что конь не взбунтуется. Вигго же запрыгнул на спину Дикого Амана без посторонней помощи, чем снова немало удивил Яксу.
– И? – спросил скандинг через какое-то время.
– И – что?
– И – куда мы?
– Есть у меня одна идея, но, может, ты тоже удивишь меня какой мыслью, раз вытащил меня из этого ада?
– Если страна в руинах и непонятно, что делать, но у тебя есть меч, мы могли бы начать жить по-рыцарски.
– Это как?
– Найти какую-то старую усадьбу или башню, укрепиться там, собрать дружину сорвиголов и начать жить с того, что добудем мечом.
– Это жизнь разбойника, а не рыцаря.
– Такое чувство, что мы поменялись ролями. Теперь ты сделался мягок, а я тверд.
– Нет, но, возможно, я просто понял, что страдание облагораживает.
– Хватит рыдать и плакать. Любому бы надоело оставаться мальчиком для битья у кочевников после без малого тридцати лет жизни. Но я слушаю: что ты надумал?
– Грот сказал, чтоб я ехал в Брежаву, к Лестеку из Бзуры. Там мы найдем помощь и поддержку.
– И отчего бы Лестеку одарять тебя дружбой? Потому что Грот трахнул его жену?
– Потому что его отец некогда отдал за меня жизнь. Ты ничего не понимаешь, потому что такие тонкости, как честь и мораль, чужды диким скандингам. Это я обязан ему благодарностью и готов предложить услуги.
– Что ж, пустынники рвали тебя крючьями, а значит, лендийский властитель всяко окажется милее, да? Может, поломает только колесом. В лучшем случае посадит тебя в яму и пошлет за хунгурами.
– Откуда ты знаешь о крюках? Ты был там, в зале, когда…
– Я знаю куда больше, чем ты думаешь. Когда-нибудь расскажу. И объясню откуда.
– Колдовство.
– Ждите и будете одарены, сказал ваш Есса. Потому – жди, и все прояснится.
* * *
Из-под каменной, с парапетом и деревянной надстройкой надвратной башни их повели через двор прямиком в усадьбу. Стражники были обычные – покорные и несмелые перед сильными и рыцарством. Но отыгрывающиеся за свои ежедневные скорби на подданных и бедняках. Двое мужчин на конях без седел, в рваных плащах – не слишком пробудили их уважение. Единственным, что удержало от грубиянства и тумаков, был меч в руке у Яксы. Благодаря этому их не прогнали из-под врат, а провели в укрепленную усадьбу, что напоминала высокую суровую башню с меньшими башенками и деревянными машикули. Грязь тут была жирной, неприятной. Якса уже привык, что в Лендии она – неминуемая часть всякого городка, града или замка.
Их провели деревянными ступенями наверх, к дверям. Тут десятник стражи – мрачный тип с изуродованным лицом и сжатым ртом – протянул руку к Яксе.
– Дай мне меч, чужак! Я его приберегу, чтобы не мешал тебе.
Вигго наверняка спорил бы, но Якса отдал оружие стражнику. И тогда отворились окованные ворота, впуская их в светлицу. В дверях Якса чуть не отругал себя. Снова машинально переступил порог боком, вместо того чтобы идти обычным шагом. Сразу услышал шепотки, на него устремились недобрые взгляды. Что он, хунгур?!
В открытом очаге горел огонь, убегая вверх в широкий глиняный дымарь. В угольях стояли горшки, сушились подвешенные наверху кишки и шматки сала. Служанки пряли шерсть, вышивали чепцы и сорочки. Было душно и горячо.
– Присматривайте за ними! – наказал десятник, а сам зашагал отвесными ступенями в углу вверх – в комнаты. Не было его довольно долго, наконец он вернулся – со старым и толстым господинчиком с лысой головой, окруженной венчиком седых волос. Одет тот был в толстую стеганку, на поясе висел кинжал. Стражник кланялся униженно, сгибался как молодая береза, потом положил на стол меч и ткнул пальцем в прибывших.
– Вот эти приблуды. Хотели увидеться с господином Лестеком из Бзуры. Если бы не оружие и не кони, я бы отослал их прочь.
Седоволосый неприязненно поглядел на них. Уселся на лавке за столом, взял в руки меч Яксы, высунул клинок на две ладони и с лязгом спрятал тот снова.
– Но´сите меч, – сказал. – Вы слуги палатина?
– Я и в глаза его не видел, – проворчал Якса. – И тем паче не приносил ему никаких клятв. Прислал меня сюда инок, называемый Гротом, и приказал сказать слова, которые я хотел бы передать лично.
– Говори смело, – пожал плечами старик. – Тут у нас нет тайн.
– Вечное отдохновение королю.
– Хм, пф… И можешь сказать что-то умнее, прежде чем я выброшу вас за то, что даром занимаете мое время?
– Я – Якса из Дружицы, сын Милоша и Венеды! Ваш отец, как я слышал, бился за меня. Я приехал предложить вам меч, который у вас в руках, и ладонь, что им владеет.
Седоволосый вздрогнул. Всматривался водянистыми глазами в Яксу.
– Вот так дело, – пробормотал так тихо, что его почти никто не услышал.
Поднялся тяжело и снова начал карабкаться по лестнице, но взял с собой меч. Якса готов был поклясться, что позволил такому случиться в последний раз. Больше он никому не отдаст оружие. А если и сделает так, только вместе с рукой.
Мужчина вернулся, тяжело ступая по лестнице и ведя перед собой невысокого худого паренька с темными завитыми волосами, прихваченными золотым обручем. Наряженного в драгоценные одежды, вытканные и вышитые квадратами и ромбами, снизу подрезанные зубчиками. Молодому было лет десять-двенадцать. Смотрел испуганно, а старик тыкал кривым пальцем в сторону пришлецов.
