Я снова пришла в себя, потому что что-то не давало мне спать. Я же была камнем. Почему тогда я ощущала себя такой мягкой, такой податливой, такой слабой? Голова лежала на чем-то теплом, и легкое покачивание тут же снова погрузило меня в новый сон, сотканный из воспоминаний. Прекраснейших воспоминаний. Они напоминали об обещанном будущем и были горькими и сладкими одновременно, потому что обещание неизбежно остается лишь мечтой.
– Тебе надо уходить.
Эти слова развеяли сон. Я бы разозлилась, если бы не соскучилась так сильно по этому голосу. По чувству, что меня держат сильные руки. По дыханию, которое я любила больше, чем чье-либо.
– Ты совершила невозможное, Лэйра.
– Я невозможная лгунья, – пробормотала я. – Я останусь с тобой. Я должна остаться с тобой. Я всегда этого хотела, понимаешь? Я не могу быть там, где нет тебя.
Он должен был рассмеяться. Он всегда смеялся. Но вместо этого его пронизала дрожь. Он поцеловал мои волосы и ничего не сказал. Он молчал долго. В какой-то момент, после того как дрожь успокоилась и я ощутила влагу на своих волосах, словно начался дождь, он сказал:
– Я давно позволял другим управлять моей жизнью. Сначала ради своего происхождения, ради положения. Потом, на десять долгих лет, я заложил ее своему хозяину. А теперь… – Он сглотнул. – Но, Лэйра, рядом с тобой я был свободен, понимаешь? Когда мы были вместе, ты и я, тогда я мог дышать. Мне и правда казалось, будто я свободен. Но потом пришел посланник хозяина и я получил задание убить наследницу рода эс-Ретнея – уничтожить ее. Я был совершенно сломлен, когда осознал, что это ты.
– Но у тебя не было выбора. Калейя…
– Да, я хотел спасти Калейю. Но и тебя тоже. Когда я отказался, хозяин прислал другого.
– И тогда тебе пришлось соврать о моем происхождении, чтобы…
– Я разрушил твою жизнь, чтобы спасти тебя. Было несложно найти человека, который был бы немного похож на тебя и согласился за деньги сказать, что переспал в подходящее время с твоей матерью. Я знал о ней и о тебе достаточно, чтобы придумать для него убедительную историю, в которой князь не стал бы сомневаться. С этого момента наследницы рода эс-Ретнея больше не существовало, и мое задание было исполнено. А твоя жизнь разрушена.
Я покачала головой:
– Подверглась сильным потрясением, да. Но не разрушена.
Он тихо рассмеялся.
– Это я понял, как только ощутил твой кинжал у своего горла.
– Ты мог бы мне рассказать, – пробормотала я, уткнувшись в его мовлэ, но тут же я поняла, что заклятие, которое наложил хозяин, не давало ему это сделать. Оно едва не убило Аларика, когда он был вынужден заговорить об этом, чтобы спасти меня.
– Я это сделал, – тихо ответил он. – Я позаботился о том, чтобы ты видела, кто тебя предал. Ты должна была возненавидеть меня, чтобы не тосковать обо мне. Тогда тебе было бы легче забыть про эту любовь. Мой хозяин – настоящий монстр. Он человек, но намного хуже любого виденного мной дэма. Предав тебя, я отправился в Эшриан на три года, чтобы оказаться как можно дальше отсюда.
– И все же мы снова нашли друг друга.
– Она об этом знала, твоя прародительница. Она дала мне рассекатель времени, чтобы с его помощью я спас жизнь. Свою собственную. Она сделала это для тебя, Лэйра. Потому что я еще мог пригодиться.
– А что с этими ужасными магическими оковами? Их больше нет? Ты теперь свободен?
– Определенно. – По его груди снова прошла дрожь, и меня сковал страх. Я потеряла последнюю долговую печать. Ее больше не было. А Кадиз направлялся в Немию. Я не выполнила просьбу Аларика, я не справилась.
– Я не оправдала твоих ожиданий. Мне очень жаль. Твоя сестра…
– Все в порядке, Лэйра. Это не твоя вина. Это с самого начала только моя вина. Я не должен был перекладывать ее на тебя. Теперь я знаю, почему нельзя говорить о своем хозяине, никогда и ни при каких обстоятельствах. Чтобы не дать сделать именно то, что совершил я: переложить долг на кого-то другого. Это не ты не справилась. Это я не справился.
– А твоя сестра?
– Ты должна идти, – произнес он, проигнорировав мой вопрос. Я чувствовала его боль в каждом звуке. Значило ли это, что Калейя погибла? Этого не должно было случиться. Не после того, как он боролся за нее столько лет.
– Я не уйду. Я не уйду без тебя! – Я попыталась встать, чтобы увидеть его лицо, удержать его. Но было слишком темно, а я была слишком слаба. Он с легкостью прижал меня к себе, так что мне было не пошевелиться. – Что же я наделала?
– Ты сделала все правильно. Все. А теперь тебе надо спать, слышишь?
– Почему?
– Потому что я должен рассказать тебе то, чего тебе не следует слышать. И под конец ты сочтешь меня сентиментальным слабаком, – прошептал он. – Потому что я должен с тобой расстаться, потому что ты будешь нужна Немии. И потому что я не могу больше ждать. Каждое мгновение – это еще одна ошибка. Я должен снова восстановить границу, Лэйра. Иначе скоро не останется никакой Немии.
Я ощутила, как его губы коснулись моего лба, и тяжесть опустилась на меня, как бы я ни сопротивлялась. Что он имел в виду – «границы»? Что все это значило?
Потом, когда я проснулась… Я могла думать только о том, что должна как можно быстрее сказать ему, как сильно я его люблю.
Интерлюдия
Месяц спустя
Он не мог поддерживать огонь вечно.
Оно нравилось ему – его Царство, состоящее из огня, пепла и дыма. Несмотря на то что вид пламени теперь стал для него невыносим, потому что его глаза изменились – стали черными как уголь и видели в темноте; а вот любой источник света ослеплял его, вынуждая отворачиваться. Но само его существование стало утешением, тепло огня было словно частица родины в этом холодном как лед месте, которое теперь принадлежало ему.
Но постепенно огонь уничтожил почти все, выжег все, что не успело сбежать в глубину страны, и настало время, когда он предложил огню отступить, прежде чем тот ослабеет и потерпит поражение. Видеть это было бы для него невыносимо.
– Милорд.
– Не называй меня так, Кедрен.
Кедрен и старый горбатый слуга были единственными, кто остался. Слуга из верности – не Аларику, а венцу, который сросся с его головой; Кедрен потому, что он спрятался в крыле замка и огонь отрезал ему путь к отступлению.
Слуга почти не разговаривал, а Кедрен, напротив, был разговорчив. После многих дней молчания и неподвижности, рыданий и гнева Аларику нужно было с кем-то поговорить, и он открыл камеру, в которой поначалу запер Кедрена, чтобы не потерять по крайней мере эту близкую ему душу.
– Я буду называть тебя как ты хочешь, если ты решишь проблему у нас под дверью, – произнес Кедрен.
– У нас снова есть дверь?
