Я глубоко вдохнула. Я не могла этого сделать. Или могла? Это было слишком безумно. И глупо. Это абсолютный идиотизм – рисковать своей жизнью, а также жизнью Вики, Йеро и Десмонда!
Но я не хотела разрушить и эту жизнь. А если я сейчас отступлюсь, случится именно это. Я всю оставшуюся жизнь буду упрекать себя, что даже не попыталась помочь этому потерявшемуся ребенку.
Так что я опустилась на колени, показала ребенку, чтобы он полз передо мной, и зажала в зубах крючок цветочного фонаря.
Пол тоннеля оказался неровным, и я порадовалась, что была в перчатках. Уже скоро узкий проход раскрылся, превращаясь в грот. В воздухе висел необычный запах, не отвратительный, но уж точно не приятный. Он напоминал об умирающих цветах.
Как только ребенок направился к тени в дальнем конце пещеры, я разглядела, что там что-то есть. Что-то… или кто-то. На куче листьев и веток лежал какой-то человек. Он подтянул колени к груди, выгнув спину. Из обтянутых кожей позвонков выступали отростки в виде острых шипов, ступни превратились в когтистые лапы и изогнулись, будто у птицы, которая пыталась уцепиться за слишком тонкую ветку. Дэм. Он умер?
Только когда я сама задержала дыхание, мне удалось расслышать тихие, дребезжащие вдохи и выдохи. Ребенок-дэм отступил, подходя совсем близко к взрослому дэму. Затем он начал гладить старшего, и я ощутила тянущую, глубокую боль в груди.
– Это… – Нет. Я не стану спрашивать, кто для него этот дэм. Что я буду делать, если это его мать? Совершенно невозможно, чтобы я оставила здесь ребенка с его умирающей матерью, – и все же это было… Это было не по-человечески. А я хотела остаться человеком.
Я осторожно наклонилась над больным дэмом. Я держалась на расстоянии от зубов, не выпуская из поля зрения когтистые лапы. Но существо вообще не отреагировало на меня и, кажется, не замечало даже ребенка. Оно дышало неглубоко и неровно, и лишь на обвисшей коже его горла я нащупала сосуд, в котором ощущался неровный пульс.
Я не раз видела, как умирают животные, а однажды – как умирает человек, и знала достаточно, чтобы отчетливо понять, что это существо ближе к смерти, чем к жизни. Оно уже отправилось в этот путь, и для него не было возврата. Но как мне сообщить об этом ребенку?
– Я попробую помочь, – прошептала я и принялась рыться в заплечном мешке. У меня была с собой целебная мазь, но, по сути, она представляла собой лишь приятно пахнущую смесь нескольких трав с жиром. Она помогала заживлению ран и смягчала кашель, если втереть ее в грудь. Благодаря тому, что горшочек, в котором она хранилась, был наполнен магией, мазь была способна и на что-то большее – но все еще не могла сотворить чуда. Натереть скрюченную спину дэма мазью – лишь беспомощная попытка сделать хоть что-то. Но я вспомнила о том, что делала мама, когда я, еще ребенком, болела и против болезни не было действенного средства. Она делала что-то, что помогало мне почувствовать себя лучше, утешала меня и убеждала, что это поможет. И рано или поздно становилось лучше, не важно, выздоравливала ли я сразу же или болела еще несколько дней.
Но тут внезапно ребенок-дэм вскочил, в один прыжок оказался у входя в пещеру и зашипел в темноту. Услышав ругательство, я выругалась сама, узнав голос. В тот же момент тело умирающего дэма вздрогнуло. Существо крепко вцепилось в меня, с шипением закашлялось, и мою руку пронзила обжигающая боль. Я слегка отодвинулась, нащупывая кинжал неповрежденной рукой, но, когда мои пальцы ухватили его рукоять, дэм уже снова опустился на свою постель. Я тяжело дышала. Существо от испуга укусило меня, и это отняло у него последние силы. Вряд ли оно попробует проделать это еще раз.
– Лэйра? – Голос Аларика на другом конце тоннеля прозвучал так, будто это он был в опасности.
Я фыркнула, отчасти от облегчения, что это он, а не орда дэмов, отчасти от возмущения, что он проследил за мной.
– Все в порядке, все в порядке, – попыталась я успокоить маленького дэма. – Это… нет, этого еще не хватало. Но он тебе ничего не сделает.
– Это ты так думаешь, – прокричал Аларик из темноты.
Я отпихнула свой заплечный мешок в сторону и поползла наружу, ко входу в пещеру.
– Что ты здесь делаешь?
Снаружи пещеры без фонаря было так темно, что я не могла различить, где он. Как он сумел проследить за мной?
– Тут явно есть на что посмотреть, – сухо ответил он. – Лэйра, ты себе представляешь, насколько это опасно, бродить тут одной по ночам? Это не просто рискованно – это глупо.
– Согласна. А идти за мной – вдвойне глупо. У тебя даже света нет. И если ты мне сейчас скажешь, что Вика и Йеро безмятежно спят одни в лагере…
– Пусть я и правда вдвойне глуп, Лэйра. Но сейчас ты заходишь слишком далеко. Йеро принял дежурство и послал меня за тобой. Могу я как-то помочь?
Его вопрос прозвучал болезненно искренне, и я невольно вспомнила о том, как была счастлива вместе с ним. Как он всегда был готов помочь. Он при любой возможности помогал не только мне и маме. Когда у нашей соседки, старой Гринны, прохудилась крыша, он не стал отказываться, а забрался наверх, чтобы починить ее, а когда у сына Анкен, маленького Генри из дома напротив, в ужасную грозу испугался и убежал из дома щенок, Аларик два часа искал его под дождем и наконец вернул песика, мокрого до нитки, но невредимого. Воспоминания, которые я – вместе со многими другими – предпочла бы стереть, потому что теперь от них не было никакого толку. Но это тут же приводило меня к новой дилемме. Я начала, пусть и на долю мгновений, забывать о его предательстве. О том, что мне ни в коем случае не следовало ему доверять.
«Десмонд», – мысленно произнесла я. Как я могла думать о ком-то, кроме Десмонда? Как так получилось, что Аларик уже занял место в моих мыслях?
– Как ты вообще меня нашел? – прошептала я, но он тут же спросил:
– Что ты здесь делаешь?
За этим последовала дуэль упорного молчания, в которой он, к сожалению, победил, и я со вздохом ответила:
– Маленький дэм спрятал взрослого в пещере. Я боюсь, что существо умрет, если мы ему не поможем.
С каждым словом мой голос звучал все тише, и, закончив говорить, я ожидала, что Аларик высмеет меня или начнет читать нотации о том, какая это дурацкая идея. Ему не стоило бы рассказывать мне то, что я и так знаю. Но он молчал, все сильнее приводя меня в замешательство. Он молчал долго.
Когда я взглянула на него, мои глаза уже привыкли к темноте, и я разглядела черты его лица, которое светлым пятном выделялось на фоне темных прядей волос, скрывавших его левую половину. О том, что он смотрел на меня, я могла только догадываться.
– Чего мы ждем?
Я бы с радостью подавила это чувство облегчения, но меня окатила теплая волна. Это чувство было неправильным и глупым, и это была самая большая глупость этой ночи. Я могла сама позаботиться о себе – мне уже много лет это удавалось. Следовало так и продолжать, но он… в его присутствии это давалось сложнее.
