– Ты ничего мне не запретишь! Уж точно не ты!
– Ты его не любишь, – прямолинейно повторил он.
И, быть может, именно потому, что он был прав, я разозлилась, и мои желания, которые сделали дворец таким огромным и великолепным, стали рассыпаться на части, погребая меня под собой.
– Нет, я это сделаю! – произнесла я, и мой голос задрожал, потому что внезапно стало трудно дышать. – Я это сделаю. Потому что я могу ему доверять. Ему. А тебе – нет, что бы ни произошло между нами и как бы сильно мы ни были связаны. Это все Дворец. Он нашептывает нам желания. Но это лишь иллюзия и ложь. Потому что я не могу тебе доверять. Больше никогда!
Несколько секунд он просто смотрел на меня. Он вздрогнул, и его глаза стали влажными, хотя он даже не моргнул.
– Это все Дворец, да? Если это так, забудь, что я сказал. Иди, выйди за Десмонда. Я желаю вам счастья. Но вот что, Лэйра. Мои желания – вовсе не влияние Дворца.
Я никогда не замечала этого раньше. Не верила, что это можно увидеть – в выражении лица, в позе, во взгляде. Но сейчас я поняла: этот момент можно распознать и его ни с чем не спутаешь. Момент, когда разбивается сердце.
Глава 57
Десмонд
Это было безнадежно.
Десмонд исходил мертвый лес вдоль и поперек, он бродил по нему часами, а может быть, и днями. Неизменно длилась ночь – вечная, всеохватная ночь. Абсолютная тишина отдавалась в его ушах, словно громкий крик. Она приводила его в отчаяние. Снова и снова Десмонд возвращался к внешним стенам замка, будто он менял свое местоположение, снова и снова появляясь, чтобы настойчиво преградить ему путь.
Он отдыхал, присев, прижав колени к груди, на мертвом древесном стволе, пугался, что замерзнет, если не будет идти дальше, слизывал росу с холодной стены, чтобы не умереть от жажды.
Иногда он сомневался, что вообще еще жив.
В какой-то момент он сдался. Этот лес, окружавший замок, – это был тупик, конец пути. Возможность уйти отсюда была лишь иллюзией.
Когда замок в очередной раз появился перед ним, холодный и неумолимый, он подошел к нему, зашагал вдоль стен и, наконец, совершенно изможденный, прислонился к первой попавшейся двери.
Побег ничего не решал, ему следовало бы понять это сразу. Как ему вообще могла прийти в голову идея бежать, когда Лэйра и Кадиз были на пути сюда, чтобы заступиться за него? Что стало бы с ними, если бы его… не оказалось здесь? Почему он не подумал об этом раньше?
Он постучал по гладкому дереву, заколотил по нему кулаками и, наконец, ударился в него лбом. Он не хотел оказаться виноватым в том, что люди, которых он любил сильней всего и которые ради него готовы были пройти сквозь бурю, предстали перед Повелителем одни. Тогда он обрушит на них весь свой гнев.
Долгое время ничего не происходило. Десмонд бессильно прижимался к двери. Может быть, его прокляли вовсе не зря. Он не мог вспомнить за собой ни одного непростительного проступка – но он явно совершил его. Он оставил в беде тех, кто ради него был готов двигать горы. Он был здесь по праву, он заслужил проклятье.
Внезапно дверь отворилась и появился горбатый дэм.
– Ну, так я и думал, что ты снова явишься. Идем. Вернись туда, где тебе место.
Значит, снова в темницу. Шаркая, горбун двинулся вперед, и Десмонд захромал за ним по влажным, темным коридорам. Только сейчас он заметил, что его ступни покрыты порезами. К тому же руки и ноги онемели от холода.
– Мы все возвращались, – произнесло существо. – Рано или поздно.
Горбун провел его вверх по лестнице, затем вниз. Каменный пол становился то более гладким, то более неровным; стены сужались, затем снова расступались.
– Теперь тихо, – прошептало существо. Они вошли в тоннель, выстланный мягким темным ковром, – небольшое облегчение для израненных ног Десмонда. Он смотрел себе под ноги, с каждым шагом оставляя на полу пятна крови. Снова посмотрев вперед, он заметил слева открытую дверь. Из нее струился свет, красно-золотой мерцающий свет, приятно потрескивавший и обещавший тепло. Очаг. Десмонд так замерз, что этот свет притягивал его, словно зачаровывая. Десмонд остановился, а дэм просто побрел дальше. Не оборачиваясь.
Заглянув в комнату, Десмонд с облегчением обнаружил, что в ней никого нет. В открытом камине горел огонь, и тепло, исходившее от него, достигало Десмонда, стоявшего у двери, опутывая его и притягивая к себе. По стенам до самого потолка теснились полки, заполненные книгами с переплетами из кожи и ткани. В центре комнаты стоял круглый стол на тонких, изогнутых ножках, а на нем – каменная чаша. Рядом с камином расположилось единственное кресло, а перед ним на полу лежал мягкий ковер.
Десмонд невероятно устал. Он поднес руки как можно ближе к огню, насколько позволял жар, и ощутил, как парализующий холод медленно отступает. Он пошатнулся, облегчение было слишком сильным потрясением для его истерзанного тела. Только мгновение передышки – этого будет уже достаточно. Но он не осмеливался опуститься в мягкое кресло, он знал, кому оно принадлежало. Может, ему… тут его окатил обжигающий стыд. Как он, Десмонд эс-Йафанна, мог всерьез подумать о том, чтобы улечься на этот коврик, как собака?
Взяв себя в руки, он остался стоять. Тепла должно хватить, оно снова разгоняло его кровь. Ему казалось, будто мысли тоже пришли в движение, словно до этого они замерзли и только теперь высвободились из ледяного плена.
Он снова осмотрелся, теперь с более ясной головой. Есть ли где-то какие-то подсказки? Книг было так много, что на то, чтобы их прочесть, ушли бы годы, и все же он брал с полки то одну, то другую, пролистывал их, проверял, не спрятано ли что-нибудь за ними. Никакого рычага, никакого тайного прохода. Никакого оружия. Ничего, что могло бы ему помочь. Но в нем снова пробудилась жажда жизни. Должна быть какая-то возможность победить Повелителя. Десмонд не может просто ожидать помощи извне. Это не для него! Человек из рода эс-Йафанна, который, скуля от отчаяния, ожидает спасения, достоин разве что превратиться в монстра и быть преданным забвению.
Он внимательнее рассмотрел чашу. Удивительно простая, вытесанная из камня, но при этом искусной работы. Внешние стенки чаши были тонкими, как стекло, – этого добиться нелегко. При этом камнерез не стал делать никаких украшений. Сам камень был светло-серым, но гладким, как вулканическое стекло. И – Десмонд едва не отшатнулся, коснувшись наружной стенки – он был теплым. Это не такое тепло, которое появляется, если оставить каменную чашу рядом с камином, – это было живое тепло. Тепло живого тела.
Десмонд взял чашу обеими руками – она оказалась неожиданно тяжелой. С первого взгляда она была пустой, но, присмотревшись, он заметил в свете камина последние капли жидкости на донышке. Когда Десмонд наклонял чашу, они перекатывались по поверхности, словно жемчужины.
Он поставил чашу на место и собрался было сунуть в нее палец, чтобы узнать, что это за жидкость.
