Однако сравнительно недавно тщательный анализ доказательства продемонстрировал
[178], что, хотя Галилей не включил все относящиеся к делу движения, пути перемещения солнечных пятен действительно могут использоваться как убедительное свидетельство в пользу системы Коперника. Пожалуй, еще более важно то, что, хотя Галилей этого не понял, его доказательство столь же решительно опровергает систему Тихо, что и сценарий Птолемея. Оно, безусловно, намного сильнее доказательства через подъемы и спады морских приливов, которому Галилей посвятил четвертый день “Диалога”. Что любопытно, Галилей в полной мере сознавал объяснения приливов на основе влияния Луны, но в отсутствие теории гравитации считал идеи вроде высказываемой Кеплером, который буквально говорил о “силах притяжения” между Луной и Землей, оккультными, хотя концепция Кеплера оказалась оригинальной предшественницей теории Ньютона.
Подытоживая четырехдневный дискуссионный марафон, Сагредо заключает:
Итак, в результате четырехдневной беседы мы имеем важные свидетельства в пользу системы Коперника, из которых следующие три, почерпнутые: первое – из стояния и попятного движения планет и их приближения и удаления по отношению к Земле; второе – из обращения Солнца вокруг самого себя и того, что наблюдается с его пятнами; третье – из морских приливов и отливов, кажутся мне весьма убедительными.
Как мы видели, третье заявленное доказательство (приливы) было в действительности неверным, а второе (траектории солнечных пятен) оказалось даже более сильным, чем Галилей понимал или имел возможность огласить. С невероятной прозорливостью Галилей добавил: “К трем приведенным выше свидетельствам можно будет… добавить четвертое… исходящее от неподвижных звезд, если у них при точных наблюдениях будут обнаружены те незначительные изменения, которые Коперник считал неощутимыми”. Здесь Галилей предсказал, что крохотный параллакс относительно фоновых звезд вследствие движения Земли вокруг Солнца со временем станет измеряемым, как и случилось.
Возможно, вы удивляетесь, как Галилей позволил себе завершить свою книгу оправданием Коперника? В конце концов, судебное определение, наложенное на него в 1616 г. Сегицци, явно запрещало это. Действительно, не мог. Риск навлечь на себя суровое наказание со стороны Церкви был слишком велик. Ему пришлось закончить текст оценками и оговорками, по сути отрицающими все содержание книги! Отречение было наиболее ясно выражено в словах Симпличио:
Я знаю, что на вопрос, мог ли Бог своим бесконечным могуществом и премудростью сообщить элементу воды попеременное движение [приливы], которое мы в ней замечаем, иным образом, нежели путем приведения в движение водоемов, вы оба можете дать только один ответ, а именно: что он мог бы и сумел бы сделать это многими способами, даже непостижимыми для нашего ума. А если это так, то я делаю отсюда вывод, что большой дерзостью было бы желать стеснить и ограничить Божественное могущество и премудрость единственным человеческим помышлением
[179].
Это были, почти буквально, слова папы Урбана VIII. Довершая это принужденное, антинаучное допущение, Галилей заставляет Сальвиати полностью согласиться с Симпличио, признав, что “нам не дано постигнуть сущность дел рук Его”, и призвав “исполняться удивлением Ему тем большим, чем менее мы чувствуем себя способными проникнуть в бездну Его премудрости”.
Вероятно, Галилей считал, что, повторив точку зрения папы о неспособности человека полностью постичь космос, он воздал должное антикоперниканской философии, – а отец Риккарди мог этим удовлетвориться хотя бы отчасти. При этом, однако, Галилей недооценил рвение своих врагов, которые, разумеется, заметили, что признание непознаваемости Вселенной вложено в уста Симпличио, высмеивавшегося на протяжении всего “Диалога”.
Более важно то, что лишение людей центрального места в космосе было слишком мощным ударом, чтобы его можно было сгладить какими-то философскими расшаркиваниями в конце долгих дебатов, ведшихся в совершенно ином ключе.
Некоторые сегодняшние историки науки затронули другой вопрос в связи с заключением “Диалога”. Они сочли корректирующие “пояснения” Галилея признаком двуличности и малодушия. Я категорически с этим не согласен. В “Диалоге” отважно высказывается истинное мнение Галилея по вопросу, который ему запретили рассматривать. Не приходится сомневаться, что тонкая балансировка в предисловии и в выводе была навязана ему друзьями и прочими, кто хотел быть уверенным, что рукопись получит разрешение к публикации. Галилей мог бы избежать всех бедствий, горя и страданий, которые скоро на него обрушились, если бы просто был менее задиристым и не стал издавать “Диалог”. Но он был, в конце концов, всего лишь человеком, и его чувство гордости за свои открытия и неодолимая страсть к тому, что он считал истиной, были слишком сильны, чтобы просто сдаться. Для Галилея задача убедить всех в верности коперниканства не могла не принять характера его долга перед историей. Поэтому он написал “Диалог” (как и большинство других своих книг) на итальянском языке, а не на латыни, чтобы его мог прочесть любой грамотный и интересующийся вопросом итальянец. Он сделал все возможное, чтобы передать красоту Вселенной и рациональную согласованность, но окончательное решение оставил за читателем, как Сальвиати очень четко сформулировал в конце третьего дня:
Нашей целью было не окончательное установление или признание истинности того или другого мнения, а только лишь изложение с целью испытания в нашей беседе тех доводов и возражений, которые могут быть выставлены в пользу как одной, так и другой стороны… Поэтому оставим вопрос открытым и предоставим внести решение тому, кто знает об этом больше нас
[180].
Действительно, история доказала, что Галилей был прав, но иногда быть правым недостаточно. Правота не спасла Галилея от невзгод и страданий, которые были уготованы ему в следующем году.
Глава 11
Надвигается гроза
Как и следовало ожидать, поклонники Галилея встретили публикацию “Диалога” с огромным энтузиазмом, и, пожалуй, никто не радовался больше Бенедетто Кастелли, который не только был хорошим математиком и убежденным коперниканцем, но и всю жизнь поддерживал своего бывшего учителя. Однако прошло не более четырех месяцев после выхода книги, как стали приходить тревожные вести.
